Мари Сойер - Селин Баст. Жизнь во сне

— Миссис Форк, вам нельзя тут находиться.

Раньше я думала, что они действительно запоминают наши имена. Позже я выяснила, что они просто читают то, что казенными стежками вышито на больничной одежде. Охранник был высок, плечист и вызвал во мне вполне себе естественные желания. Черт подери, у меня не было секса больше шести месяцев, с ума сойти.

— Миссис Форк, вы меня слышите?

Конечно, я тебя слышу, мой хороший. Жаль, что мы с тобой оказались в столь несовместимых ролях.

— Да, простите, я задумалась. Я помню правила.

— Хорошо, ранее у нас не возникало с вами проблем, думаю, что на первый раз я не буду сообщать об этом вашему лечащему врачу. Отойдите от забора на положенное расстояние, миссис Форк.

Я демонстративно отошла ровно на пятьдесят футов, отмеряя шаги как можно комичнее. На прощание я обернулась и помахала рукой моим стражникам. Здесь никогда нельзя побыть одной: ни днем, ни ночью, ни на прогулке, ни даже сидя на унитазе. Каждую секунду ты находишься под незримым, но ощутимым наблюдением. На территории клиники, на площадках для прогулок и в парке постоянно дежурят охранники и санитары. В палатах установлены скрытые камеры и микрофоны. Каждый наш вздох ночью всегда будет услышан дежурным врачом, каждый крик от ночного кошмара будет занесен в историю болезни. В этой клинике очень часто практикуется экспериментальное лечение, поэтому камеры очень облегчают процесс наблюдения за реакцией человека на то или иное событие. Кажется, наше время вышло. Санитары начинают по одному отлавливать больных и разводить их по палатам. Не люблю, когда меня отлавливают. Именно по этой причине я отправлюсь в палату самостоятельно, ну практически. Держать за локти меня все равно будут, но это куда приятнее, чем удирать от санитаров по всему парку. Хотя, думаю, что и это развлечение можно будет попробовать как-нибудь в другой раз.

Скоро вечер, и мне предстоит еще одна бессонная ночь. Еще двенадцать часов борьбы с собственным организмом. Двенадцать часов борьбы, заведомо проигранной, ведь если я не засну сегодня, то я засну завтра.

В палате было пусто и одиноко. Давненько мне так не хотелось, чтобы меня обняли, послушали и пообещали, что все будет хорошо когда-нибудь. Всю свою сознательную жизнь я тянула одеяло на себя. Теперь одеяло тянуть больше не надо. Оно и так безраздельно принадлежит мне, как, впрочем, и все в этой в палате.

Мне надо спать. Если я не высплюсь, то у меня совершенно не останется сил бороться со всем этим миром. Если я не буду спать, то я действительно сойду с ума. Значит, мне придется заснуть этой ночью. Я не знаю, что меня будет ждать там, в мире, который кроется в моем подсознании. Новый день? Или, быть может, меня ждет новый, пока еще неизведанный мной, мир? А если нет, то скоро меня ждет встреча с Одноглазым Максом, который так бесцеремонно вернул меня в психиатрическую клинику.

Надо составить хоть какой-нибудь план действий. Скорее всего, я снова оказалась здесь после того, как потеряла сознание там. Что мы из этого можем получить? А ничего. Пока я в добром здравии в мире Селин Баст, здесь я сплю или без сознания. Пока я в здравом (или все же не очень?) уме и твердой памяти тут, Селин, скорее всего, находится в состоянии обморока или сна. Значит, сознание у нас с ней одно на двоих. Это радует. Держать под контролем сразу два мозга у меня явно не получится.

Кто такая эта Селин Баст? Средневековая убийца? Выпускница школы киллеров? И самый главный вопрос — какое отношение она имеет ко мне? В настоящий момент мне двадцать восемь лет. Ей тоже. Ее «биологический возраст» совпадает с моим. Я стараюсь не спрашивать себя, как я оказалась в другом мире, понимание этого для меня недосягаемо. Если ей столько же лет, сколько и мне, значит, она существовала все это время независимо от меня. Так куда же делась сама Селин, когда я бесцеремонно перенесла свое сознание в ее тело? Жива ли она или ее больше нет? Что сейчас происходит с ее телом? Мы с ней связаны — этот факт нельзя отрицать. Остается понять, как именно мы связаны и чем может обернуться эта связь.

Вопросов было слишком много. Гораздо больше, чем я могла позволить задать сама себе. Много вопросов — много мыслей и версий. Я отыскала блокнот, в котором изредка делаю рисунки, и записала в него все свои размышления по этому вопросу. Я писала и все силилась вспомнить что-нибудь из ее жизни. Как и где она училась, что любила есть на завтрак, ее первый секс, хоть что-нибудь, что могло бы помочь мне разгадать значение нашей с ней связи. Ничего. В голове нет никаких посторонних воспоминаний. Только мои собственные, признаться честно, уже замутненные временем, проведенным здесь.

Скоро ужин. Надо подготовиться к путешествию, которое ждет меня сегодня ночью. Я еще несколько раз внимательно перечитала сделанные записи и внесла несколько корректировок в образы, которые заботливо подсовывала мне моя память.

Как только я закрыла блокнот, в коридоре раздались звуки вечернего осмотра. Каждый день перед ужином проходит вечерний осмотр палат на предмет запрещенных предметов: наркотиков, зеркал, острых предметов, продуктов питания и прочего, что может вызвать беспокойство пациентов. Примерно десять минут на каждую палату. Моя находится в самом дальнем углу коридора, у меня есть примерно час, чтобы подумать, куда можно спрятать мой блокнот. Мне совершенно не хочется, чтобы мои записи попали в руки Альберта Стивенса. Совершенно гладкие стены палаты, отсутствие решеток вентиляции, аккуратно застеленная кровать. Ни малейшей лазейки, ни единого укромного места, в котором можно спрятать хоть что-то. Но это только на первый взгляд. У меня есть один недостаток — я курю. Бросить курить я не смогла даже здесь. Разумеется, пациентам не положено ни табака, ни алкоголя, но я очень дружна с Марж, которая изредка, тайком, приносит мне мои любимые сигариллы, которые я умудряюсь украдкой выкурить на прогулке. Две или три сигариллы всегда надежно запрятаны под кусочком паркета, который мне удалось отковырять. Это было сложно. Сложнее всего было вычислить точку, которая не просматривается камерами наблюдения. Так называемая слепая зона. Я потратила на это примерно месяц. Каждый день раз за разом я творила различные бесчинства в разных частях палаты, сдвигаясь каждый день на несколько сантиметров в ту или иную сторону. Если камера захватывала точку, в которой я находилась, немедленно приходили санитары и меня начинали успокаивать, а иногда и просто привязывать к кровати. Наконец заведомый кусочек личного пространства был найден. Дальше оставался только физический труд. Отковырять несколько плиток паркета и выдолбить полсантиметра бетона. Это заняло еще месяц примерно. Зато теперь я единственная в этой клинике обладательница тайника. Больше ни у кого нет подобной роскоши. Большинству это просто не надо, а те, кто еще сохранил остатки мозгов, слишком ленивы, чтобы проработать эту схему. А я слишком люблю вкус сигарилл, чтобы научиться обходиться без них. Теперь мой тайник послужит иной цели, кроме как развитию у меня рака легких.