Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

Обошлось. Окружающие были настолько уверены, что девушка ее круга никуда не может пойти одна, что даже не смотрели в ее сторону. Ну максимум дойдет до борта. Ну, спустится по ступеням на пристань. Ну отойдет на несколько шагов в сторону, чтобы не мешать кому-то еще. Но чтобы вообще уйти с пристани?

Владиславе казалось, что десятки пар глаз буравят ей затылок и, словно ножи, впиваются между лопаток, но она не смела обернуться. Держа спину прямо, а голову высоко, она плавной походкой, как будто была на светском рауте, миновала прибрежные строения и тихо вышла на улицу.

Бакалейная лавка оказалась не прямо тут, а шагах в пятидесяти дальше по улице. Владислава переступила порог, вдохнула душный спертый воздух, пропитанный запахами перца, мяты, свечного воска, пыли и почему-то яблок. Осмотрелась, разглядывая полки с товаром и широкий прилавок. Она ни разу не была в таких лавках и ненадолго забыла обо всем.

В лавке был народ — приказчик за стойкой обслуживал трех купчих. Две мещанки о чем-то шушукались, выбирая приправы. Сквозь распахнутую заднюю дверь было видно, как два молодчика перетаскивают с места на место тюки и коробы с товаром. Мальчишка на побегушках сунулся было к девушке с обычным «чего изволите?» — но Владислава покачала головой.

— Я сама выберу, — пробормотала она, чувствуя страх. Петр Михайлик велел ждать здесь. Но сколько времени ей придется ждать? Она крепче стиснула под шалью кошелек. Что будет, если он не придет? Наверное, ей надо будет купить что-нибудь для отвода глаз, а потом… уходить? Куда? Она даже не помнит точно названия этого городка! Не то Вызимы, не то Изюм… А на нее уже посматривают, и не только приказчики, но и покупатели. Ну да, городок-то маленький, каждый человек на виду, тем более недалеко от пристани. Ох, что же делать?

— Барышня!

Владислава невольно вскрикнула, стремительно обернувшись.

— Что ж вы скачете-то так? — Крепкие пальцы схватили ее за локоть. — А ну как ногу подвернете, как в прошлый раз? То-то матушка огорчится! Всыплет Митьке Пашкину по первое число ни за что ни про что! А все почему? Митька всего на час отвернулся, а барышня и в лавочку забеги! Чего купить изволили?

Лясоту было не узнать. Нет, то есть Владислава видела все того же Петра Михайлика, с которым путешествовала уже третий день, но поведение его разительно переменилось. Сейчас это был обычный лакей, фамильярничающий с господской дочкой.

— Я… — пролепетала Владислава, — я ничего…

— Еще бы! А все потому, что Митька Пашкин обо всем позаботился. Да идемте скорее, барышня! Маменька заждались. Возок давно заложен, а нам до сумерек надо позарез до почтовой станции добраться! Всыплют, ой всыплют Митьке Пашкину по первое число! Маменька ваша крута, да и тетушка, ежели к именинам опоздаете…

Продолжая балагурить, он вывел девушку из лавки, заботливо, но твердо придерживая за локоток, и не сразу замолчал уже после того, как за ними закрылась тяжелая дверь. Грохнул привязанный на веревке кирпич.

За порогом Лясота прибавил шагу, едва не волоча девушку за собой и стремясь как можно быстрее добраться до угла. Завернув, пошли медленнее, но все равно не как на гулянье. Владислава только успевала вертеть головой из стороны в сторону, рассматривая двухэтажные добротные дома — первый этаж каменный, второй деревянный. Почти в каждом доме лавка или кустарная мастерская, за тесовыми воротами — дворы и сады с яблоками и грушами. Вдоль полосы утоптанной до твердости камня земли — проезжей части — бродили куры и козы, пощипывая пробивающуюся сквозь доски пешеходного настила траву. На перекрестке в большой луже лежала свинья. Ее пришлось обойти чуть ли не боком и тут же остановиться совсем, чтобы дать дорогу телеге, груженной какими-то мешками.

— Поживее, барышня, — сквозь зубы цедил Лясота, возобновляя путь. — Некогда по сторонам глазеть! Вниз под горку, а там окраина и огороды.

— А возок? — удивилась Владислава.

— Какой возок? А, вы про это… Забудьте, барышня. Нет возка и не было.

— Так зачем же вы…

— Не кричите, — он крепче сжал ее локоть, — собак не дразните. Полиция сейчас «Ласточку» досматривает. Вот-вот нас хватятся. Я еле улизнуть успел. Начнут розыск — в два счета на ту лавку выйдут. Начнут спрашивать, что да как — и что вы думаете, им приказчик скажет? Что была барышня, торопилась к тетке на именины, уехала в возке с маменькой и лакеем Митькой. Искать станут… А кого?

Думала Владислава недолго, пока не сообразила, что никакого Митьки Пашкина нет и не было. Заметив, что лицо ее прояснилось, Лясота подмигнул девушке, и та мигнула ему в ответ.

Князь Михаил стоял у постели и молча смотрел на спящую жену.

Елена уснула, не дождавшись мужа. Сон ее был беспокойным. Она разметалась на постели. Сквозь одеяло намечались контуры ее тела — налитые в ожидании материнства груди, округлившийся живот, бедра. Но князь Михаил смотрел не на это, а в лицо жены, невольно подмечая все ее недостатки. Беременность сделала ее некрасивой. Оно часто отекало, на лбу и скулах появились пятна, которые княгиня усиленно замазывала белилами и румянами, от чего казалась похожей на куклу. Служанки наперебой твердили, что их госпожа носит девочку — дочери, дескать, забирают у матери всю красоту. И, уверовав в это, княгиня Елена с каждым днем становилась все несноснее. Капризное выражение не сходило с ее лица даже во сне, а теперь к нему добавилась и тревога за пропавшую несколько дней назад дочь. Любящий муж терпеливо сносил бы капризы, терпя их ради будущего ребенка, но правда состояла в том, что Михаилу Чаровичу не нравилась Елена Загорская. Нет, когда-то она была ему интересна, но не настолько… И никогда не представляла такого интереса, как та, другая.

Они впервые увиделись на одном из детских балов в столице. Бал устраивал в доме князя Варского знаменитый учитель танцев Модест Иоффе, иностранец, давно перебравшийся в империю. По традиции, он приглашал всех своих учеников, как взрослых, так и детей. Князь Варской был в числе его бывших учеников, и с радостью предоставил свой особняк. Князь Михаил Чарович тоже имел честь быть учеником почтенного маэстро Иоффе, и, едва переступил порог, сразу заметил хрупкую большеглазую девочку с удивительно густыми бровями и не по-детски пристальным взглядом. Княжну Владиславу Загорскую.

В ту пору ей было только тринадцать лет, и ухаживать за столь юной девушкой считалось предосудительным, тем более ему, разменявшему четвертый десяток. Но Михаилу Чаровичу была нужна только она, единственная дочь князя Загорского, последняя представительница древнего рода. Та, которая обладала бесценным сокровищем… И которое из-за недопустимой в глазах света разницы в возрасте должно было достаться другому!