Галина Миньо - Стирающая память. Всё не бывает навсегда

– Так не бывает! Вы служите великой науке истории! Что вы себе позволяете?! – Иван Ильич, с красным лицом, охрипшим голосом гудел – Я не позволю издеваться, – он в негодовании потряс кулаком, и вдруг грузно рухнул на пол. Люди стали вставать с места. Тишина прокатилась волной до задних рядов аудитории. На мгновение всё замерло. Вера положила папку с выстраданным докладом на стол и подошла к академику. Остекленевший взгляд в потолок напугал девушку, но неровное хриплое дыхание давало надежду на то, что не так уж всё и плохо. Грохот опрокинутого кресла в зависшей тишине заставил вздрогнуть: кто-то выбежал вызвать врача. Вера присела на колени, взяла академика за руку.

– Вы живы? – спросила она осторожно, без всякой надежды, почти шёпотом. Академик сделал глубокий выдох, сглотнул, взгляд его стал более живой, осмысленный и по щекам заструились блестящие дорожки слёз.

– Простите меня. Я не хотела, чтобы так. Зачем же так, – тихо пробормотала Вера сквозь предательски подступающий к горлу комок.

Кто-то принёс стакан воды. Запыхавшись, в аудиторию влетел университетский фельдшер.

Через час академик Иван Ильич. в медпункте университета пил из большой кружки горячий чай с лимоном, услужливо принесённый лаборанткой Наташей. Наташу, несмотря на её праведный протест, фельдшер выдворил за дверь со словами: «Ничего страшного, всего лишь обморок». Пульсоксиметр (портативный медицинский прибор – примечание автора) смешной прищепкой топорщился на пальце Ивана Ильича. Фельдшер оценил показания, ободряюще улыбнулся, снял прибор с пальца.

– Мешает чаёвничать. Ну вот и молодцом. Только я вас прошу. Без самодеятельности. Пожалуйста. – он выделял каждое слово – Неделю из квартиры – ни ногой.

– Голубчик, да за что же – прогудел своим баритоном Иван Ильич. Да я как бык, хоть воду вози.

– И не спорить. – категорично отрезал фельдшер, которого все полюбовно называли Михалыч – Вы хотите в больницу попасть? Будьте же благоразумны.

– Ох уж эта молодёжь, понапридумывают себе… Алюминиевая пуговица времён Римской Империи! Вот это номер! Умная девушка…

– Всё, всё. Забудьте на неделю и про умных девушек, и про историю. Кроссвордики, диванчик, мягкий плед. Капли я вам даю с собой, как и сколько пить, я написал. Вот. Кладите в свой портфель.

Вера пришла из клуба. Когда она ехала на такси домой, ей казалось, что она, едва переступив порог квартиры, рухнет в кровать прямо в одежде. Получилось немного не так. Едва она переступила порог квартиры, поняла, что от неё просто разит табачным дымом, и ещё невесть какими непотребными «ароматами». Пропахло даже нижнее бельё. Она бегом рванула в ванную. Будто кто-то «гнал в шею», торопливо содрала с себя ставшую вдруг липкой и невероятно тесной, одежду, запихнула в стиральную машину всё без разбора. Несмотря на ночное время, включила режим «быстрой стирки». Машина услужливо загудела. Вера впрыгнула в ванну и включила холодный душ. И тут ей стало почему-то смешно. Трясясь от холода, просмеявшись про себя, спрятала истерический смех за колючим холодом ледяных струй. Наконец позволила себе расслабиться. Горячая вода вернула равновесие и спокойствие. Она с каким-то остервенением растирала согревшееся тело жёсткой мочалкой, ей хотелось содрать с себя непонятно откуда взявшуюся липкую оболочку.

Через десять минут, красная как варёный рак, довольная как никогда в жизни, она пила крепкий чай. Два часа ночи. Стиральная машина гудит необычайно громко в ночной тишине. Завтра пожалуются на неё соседи. Ну и ладно. Как хорошо! Не мелькают перед глазами цветные огни, не бьёт по ушам и нервам слишком громкая, однообразно-ритмичная музыка. Не кружится голова от колышущейся тесной толпы танцпола, со сливающимися в расплывающиеся силуэты лиц, дёргающихся тел. Никто не орёт, пригнувшись к лицу вплотную: «А ты ничего так. Замутим?».

А чаёк-то вкусный какой! Как дома хорошо! Понятно, что квартира съёмная, понятно, что это не навсегда и мебель не такая как хотелось бы. Но Вера впервые в жизни осознала, что можно быть хозяйкой самой себе. Своей жизни. Своим поступкам. Может, не надо было стиральную машину ночью включать? Пускай уже достирывается, ладно. Может и обойдётся. Телефон дважды «булькнул» о сообщениях. «Это я твой Пусик пиши адрес несусь к тебе на всех парах зайка».

– Да пошёл ты! – вслух сказала Вера, будто её мог услышать нечаянный новый знакомый – Когда я успела дать ему номер телефона? Ой не нравится мне это, – с каким-то злым торжеством она заблокировала контакт «Пусик» и бухнулась в кровать, наслаждаясь спокойствием одиночества. Спать, вроде, даже и не хотелось. Но как-то само собой пространство распахнулось сонными объятиями, и Вера будто рухнула в темноту.

-Проснитесь, госпожа, вам надо уходить, – в блаженный сон ворвался чей-то властный голос.

–Что? Что случилось? – Досифея попыталась растереть лицо. Она не могла сообразить, то ли глаза никак не хотели открываться в продолжающемся сне, то ли темнота в комнате не позволяла что-либо разглядеть. Она попыталась резко встать, но голова её закружилась, и она упала на постель.

– У нас нет времени. Держитесь, – сильные руки подхватили Досифею с постели. Не дав ей опомниться, человек поставил её на пол. Досифея не почувствовала прохлады мозаичного пола, под ногами явно была ткань. Полотно ткани со всех сторон от неё устремилась вверх и Досифея оказалась в мешке для белья. Она присела, обхватив колени руками. Человек перебросил через плечо на спину свою ношу и почти прыжками побежал по тёмной каменистой улице в сторону залива. На пристани он ступил на дощатый трап в одном ряду с рабами, несущими поклажу на корабль. Дойдя до надсмотрщика, стоящего на корабле у конца дощатого трапа, человек протянул руку к его лицу так, чтобы тот увидел печатный перстень на его мизинце и, не сбавляя темпа, с присоединившимися к нему двумя воинами, прошёл в каюту. Два воина, остались у входа снаружи. Человек задвинул засов на двери привычным жестом, несмотря на кромешную темноту и только теперь опустил свою ношу на жёсткую крышку огромного сундука, служившего кроватью по необходимости. Он зажёг масляную лампадку на крышке сундука, обитого медью. И только теперь помог выбраться из мешка притихшей от страха Досифее. Она быстрым взглядом окинула тесную каюту, битком набитую сундуками и ящиками. и здоровенного, как оказалось, воина. В свете лампы блеснул короткий меч. Человек шагнул к Досифее и мгновенно отрезал её длинные светлые волосы. Осознание ужаса ударило в голову. Прорвавшиеся слёзы в миг залили её лицо. Не обращая внимания на слёзы женщины, человек протянул ей свиток.