Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

Владислава взвизгнула. Лясота метнулся к ней, зажимая рот ладонью.

— Цыц!

Он уловил краем уха далекие злобные вопли чертей на мельнице и шаркающие старческие шаги.

— Лежите! — придавил девушку к постели. — Закройте глаза. Спите.

— Боюсь! — Она тем не менее послушно зажмурилась.

— Надо. И запомните, что бы вы ни увидели, что бы ни услышали — не шевелитесь и не выдавайте себя. Лучше вообще не открывайте глаз, будто вас тут и нету.

Только успел перевернуть ее лицом к стене, только метнулся к своей лежанке, как откинулась крышка. Снизу ударил бледный свет. Медленно, бесшумно поднялась голова, потом плечи…

— Не спишь, — сказал колдун, бросив взгляд в темноту.

— Не сплю, — признался Лясота.

— Твоя работа?

Черти все визжали и ругались на своем языке.

— А что я такого сделал?

— Мельницу остановил. Не знаешь, что это значит?

— Догадываюсь. Но я ничего не делал. И пальцем не шевельнул!

— Ишь ты, — усмехнулся колдун, — ничего не делал… Знаем мы таких. А ну-ка пошли со мной!

Лясота ощутил, как против воли шевельнулось его тело, сползая с лежанки. Он попытался сопротивляться, но в ответ его пронзила резкая боль — словно раскаленные иглы вогнали в каждую мышцу. Он стиснул зубы, послушно сползая на пол. Боль отпустила, но осталась зудящим в мышцах напоминанием — мол, только дернись без разрешения, узнаешь!

Не смея повернуть головы, бросил взгляд на лежанку княжны. Вроде незаметно, но колдун захихикал:

— Боишься? Ничего с нею не случится. Иди уж! Она спать будет!

И точно — Лясота скорее догадался, чем заметил, что девушка мгновенно провалилась в глубокий, без сновидений, сон.

Они вдвоем — старик впереди — спустились в ту самую комнату. Огонь горел по-прежнему, но теперь почему-то не разгонял, а словно сгущал темноту. Сели друг напротив друга. Визг чертей у замершей меленки был слышен плохо. Лясота невольно прислушивался к этим звукам. О чертовых мельницах он в свое время был наслышан достаточно, чтобы теперь начать беспокоиться о своей судьбе. На веки вечные стать рабом чертей и до скончания мира таскать зерно в жизни и после смерти — вот самое малое, что ему грозило.

— Оставь их. — Колдун заметил его внимание. — Пусть себе орут и бесятся. Не они надо мной — я над ними господин. Слово скажу — и пальцем не тронут, да еще и сапоги лизать начнут.

Он сказал это так спокойно и буднично, что Лясота поверил.

— Кто ты?

— Твой хозяин. И учитель.

Старик шевельнул рукой — и из темноты к нему по столу сама собой выползла, волоча за собой цепь, толстая книга в деревянном окладе, выкрашенном в черный цвет. Еще одно движение руки — и она распахнулась, подъехала к Лясоте, демонстрируя ровные ряды букв и символов. В каждом углу на каждой странице была помещена яркая картинка, так что сам текст располагался крестообразно. Некоторые слова и символы были знакомы. При желании Лясота мог бы их прочесть: «Нечистого духа, коий служит тебе, дабы из воли не выходил и договора не нарушал, усмиряют так: берут кровь черной козы, которую еще ни разу к козлу не тягали, сушат траву болиголов и богородицыну травку, варят отвар, мешая с кровью и приговаривая…»

— Читай-читай, — кивнул колдун, заметив, что Лясота отвел глаза. — Тебе их усмирять придется, когда черед настанет! Готовься.

— Нет, — не обращая внимания на боль в мышцах, Лясота выпрямился. — Я не могу.

— Боишься.

Он промолчал.

— Зря. Чую в тебе Силу, и немалую. А что спит она, так только до срока. По своей воле лишился ты ее — в твоей воле и воротить ее в прежнем размере. Лишился ты Силы своей, — продолжал старик, глядя на ошарашенное лицо собеседника, — потому, что супротив себя пошел. От страха или по иной какой причине — не суть важно. А важно то, что отринул ты долю свою, для которой был на свет рожден. Решил иную судьбу себе взять, да не то на роду было написано. Вот и наказали тебя силы высшие — Силу твою запечатали замками. Но жива она. И как примешь свою суть, как решишь все вспять поворотить, так она и вернется.

— А что за суть у меня? — решившись, Лясота поднял глаза.

— Аль сам не заметил? — Колдун почти смеялся. — Тебе, я смотрю, понятно прописанное в книге сей. Хитра, мудра эта книжица, — он щелкнул пальцами, и она сама подползла ближе к хозяину, — не каждому даже из тех, кто от рождения Силой наделен, позволяет она прочесть то, что в ней прописано. Одни видят лишь пустые листы, другие — картинки срамные, третьи знаки непонятные. А тебе вот дано прочесть ее. Знать, признала она тебя своим хозяином, а мне — преемником.

Каждое движение причиняло боль, но Лясота покачал головой.

— Не могу. Отпусти нас, колдун.

— Хозяин! — Пристукнул тот ладонью по столу. — Хозяином меня величай! Ибо волен я над тобой, над твоей жизнью и смертью, коли не покоришься!

— Нет.

В тот же миг сильный удар сшиб его с лавки на пол. Невидимая рука сгребла за рубаху, проволокла по полу и ударила о край сундука, стоявшего в углу. Лясота охнул. В воздух взлетел какой-то мешок и рухнул на него сверху, едва дух не вышиб. Тут же откатился, но лишь для того, чтобы прилетевшее от очага полено ударило по голове — еле-еле удалось успеть поднять руки, защищая темя. Вздыбилась лавка, лягнув его по ногам, как необъезженный конь. Посыпалась с полок посуда. Чугунный горшок наделся на макушку, и тут же полено ударило опять, уже по нему. В голове загудело, а лавка взбрыкнула еще раз.

Лясота перекатился на бок, срывая чугунок, но полено успело еще раза два приложить его по голове, после чего вместе с мешком и лавкой принялось лупить с трех сторон. Он попытался вскочить, отбежать, но лавка нырнула под ноги и, споткнувшись об нее, Лясота покатился по полу, преследуемый разошедшейся вконец утварью. Сквозь стук было слышно, как хохочет, заливаясь дробным смехом, злобный старик, подначивая вещи: «Так его, голубчика! Еще! Сильнее бей!» Понимая, что только этого он и добивается, Лясота сопротивлялся, сколько мог, но, когда полено чувствительно приложило его по ребрам и внутри что-то хрустнуло, не выдержал и взмолился:

— Прекрати! Хватит… хо-зяин…

— Фьюить!

Услышав резкий свист, вся утварь мигом ринулась на свои места, а колдун встал и шаркающей походкой подошел к избитому Лясоте. Тот боялся пошевелиться, боялся вздохнуть — болело все тело, по разбитому лицу текла кровь. Полено несколько раз попало по пальцам, и теперь они не гнулись и распухали на глазах.

— Экий ты дурень упрямый, — промолвил старик. — Ну нешто можно себя до такого доводить? Тебе ж еще жить да жить! Так что давай вставай… Вставай-вставай, — промолвил он, заметив изумленный взгляд молодого человека. — Сам я не наклонюсь. А ты, коли жить хочешь, так подымись, найди силы.