Владимир Ильин - Восьмой зверь

Джейн бросила короткий взгляд, словно пытаясь рассмотреть во мне те самые изменения. Будто бы не жили две недели вместе.

— Память, сила, реакция, — озвучил я, повторяя собственноручно дописанное в конце описания. — Можно повторять заклинание, единожды увидев. Не сразу, но после тренировок, — поправился.

— Почему не показал раньше?

— Это очень больно. — Я решил промолчать про необходимость наличия источника магии.

— Мелочи, — нахмурилась Джейн.

— Очень. Больно, — отвернулся я в сторону, не желая смотреть в глаза. — Я не знаю, как он может повлиять в будущем. Организм перестраивается, изменяется. Не наступит ли расплата годом позже? Поэтому я не говорил раньше. Не настаиваю и сейчас.

— Это все?

— Не знаю. Например, дети. Будут ли они после ритуала? — Неожиданно для себя я понял, что отговариваю их. Раньше, когда я планировал ритуал, они были попутчиками, которым следовало сохранить жизнь ради своей собственной. Сегодня я не хотел причинить им боль, боялся повредить.

— Усыновление, — коротко ответила Джейн, очень серьезно раздумывая.

— А как же наследование по родственной линии?

— Когда мы только уезжали, во дворе бегало десять пострелят разного возраста, странно похожих на деда, — одними губами улыбнулась Джейн. — Проблем не возникнет.

— И все же…

— Это наш шанс, — она повторила мои слова. — Я согласна.

— Я первая, — мягко поправила ее подруга.

С необычайной прозорливостью текст ритуала осторожно отодвинули от меня подальше, пресекая любую возможность порвать или сжечь. Признаюсь, была мысль, да улетела столь стремительно, как и появилась, уступив место логике. Если магия ритуала даст сбой, я их потеряю. Возможно. Если воспрепятствую ритуалу, их жизнь заберут враги. Наверняка.

А старое колдовство… Как часто мы доверяем механизмам, в которых ничего не смыслим? Да каждый день. И каждый день несовершенство человеческой мысли собирает дань, забирая жизни пассажиров сошедших с рельсов поездов, затонувших кораблей, разбившихся машин. Риск знаком каждому, хоть и говорить о нем не принято. Девушки согласны принять этот риск вслед за мной, и я не вправе им препятствовать. Потому как если они погибнут из-за моей излишней опеки, главным врагом себе стану я сам.

— Располагайся в центре, — произнес я, посмотрев на Тину. — Вещи лучше поберечь.

Бросил в центр расчищенной площадки сложенное пополам одеяло и вопросительно посмотрел на девушку — та замерла на месте, с видом серьезным и сосредоточенным, как у пловца перед прыжком в воду. Тина решительно кивнула и последовала совету.

— Текст, — протянул я руку в сторону листков с ритуалом. — Вы решили, я помогу.

Джейн внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь разглядеть во мне сомнение или намек на обман, но я выдержал испытание. Кипа слегка потрепанных бумаг вновь оказалась в моих руках.

— Тебе не надо видеть, — обратился я к ней вновь, указав глазами на выход.

— Почему? — с вызовом спросила она.

— Ты бы хотела, чтобы твою боль видела она?

Джейн молча повернулась и вышла.

Некоторое время я мешкал, вновь поддавшись сомнению: быть может, стоит ограничиться лишь первым ритуалом, что обещал здоровье и быстрое заживление ран?

— Даже не думай, — не раскрывая глаз, произнесла Тина, уже лежа на половинке одеяла, словно услышав мои мысли.

— Пусть будет так, — вздохнул, решаясь, и затянул первые слова-ключи ритуала.

Неожиданно ожила пластинка в моей груди, одарив теплом. Хороший знак — решил я и успокоился. Произносимые фразы обрели глубокое звучание, жесты складывались проще, естественнее. Ритуал промчался полузабытой песней, поднявшейся из глубин памяти. С последней терцией Тина уже спокойно дремала — грудь размеренно поднималась, кожа оставалась сухой, без признаков жара, не было теней под глазами и других признаков болезни. От сердца ощутимо отлегло. Слегка помешкав, затянул второй ритуал — и тут же чуть не сбился на второй фразе: тепло из пластины на груди исчезло, словно огонек погасили. Слова и жесты давались труднее, изрядно выматывая, словно катил прямо в лицо штормовой ветер, незримый и неощутимый, но выматывающий волю как бы не сильнее. По лбу покатился пот, застилая глаза, в правой руке появилась легкая дрожь переутомления, но я добрался до последней строчки, замер на десяток секунд и устало опустил руки. Так и сидел, пока стон боли не заставил броситься к Тине, подхватить ее на руки, аккуратно разместив голову на своих коленях. Девушку бил озноб, по телу волнами проходило нечто, перекручивающее мышцы, изменяющее, рушащее старое и созидающее новое. Я сжимал ее в объятиях, удерживал руки, не давая расцарапать себе лицо от боли, чувствовал, как бьется тело, изменяемое магией, и благодарил создателей ритуала за благостное беспамятство, что заберет с собой память. Еле успел поймать момент, когда серебряная пластинка раскалилась, готовясь пройти сквозь кожу, — я успел разорвать цепочку и аккуратно поправил медальон, чтобы после завершения ритуала от него не осталось следа на коже. Небольшой прямоугольник словно протаял сквозь кожу, не раздвигая ее, но проходя сквозь. К счастью, в этот раз не было крови, не было той грани между жизнью и смертью, на которую некогда встал я сам из-за неполного ритуала. Через полчаса волны на теле исчезли, а вместе с ней ушла и боль, но сон оставался беспокойным, словно в горячке тяжелой болезни, со вскрикиванием имен и бессвязных фраз. Я аккуратно переложил Тину на середину кровати, убедился, что она не упадет, и вышел из комнаты. До утра оставалось не так и много времени — первый ритуал, если верить часам, занял без малого четыре часа. По внутренним ощущениям — и часа не прошло.

— Как она?

Джейн обнаружилась на кухне, полусонная, воюющая с остатками тортика.

— Все хорошо. — Я подошел к ней справа, нагнулся и выудил открытую бутыль с вином из-под стола.

Треть емкости за такое время — не так уж и много.

— Переживала, — смутилась она, отворачиваясь.

— Твоя очередь.

Все повторилось второй раз, так же, с теплотой в груди на первом ритуале и болью, мучительным сопереживанием на втором. Уже алел рассвет за окном, когда две беспокойные красавицы уместились по соседству на кровати, разделенные холмиком свернутого в несколько раз одеяла — на всякий случай. Я лег у них в ногах, чутко присматривая за ними: спать мне сегодня было нельзя.

Так и лежал, ожидая наступления нового дня, гадая — уйти сегодня или подождать пару дней.

Когда малая стрелка часов уверенно пересекла половину расстояния между цифрами «девять» и «десять», в дверь уверенно постучали. Время на раздумья, подаренное нам, завершилось.

— Кто там? — приподняла сонную головку Тина и собралась было встать с постели.