Тимур Лукьянов - Испанский поход

Повинуясь неслышному для остальных зову, Эдуард Пиоре слез с лошади, затем расстелил плащ и улегся на землю. Со стороны могло показаться, что всаднику вдруг сделалось дурно. На самом деле, закрыв глаза и пытаясь ментально настроиться, черный маг, более известный окружающим его людям как дьякон Эдуард Пиоре, старался мысленно увидеть своего учителя, аббата Ива. Каково же было его изумление, когда вместо аббата он узрел самого Повелителя. До этого момента Повелитель никогда не вызывал его, да и само общение с Повелителем считалось привилегией аббата.

– Ты хорошо послужил мне, и за это я награждаю тебя, человече, – прогрохотал Повелитель, – отныне ты станешь аббатом Сен-Дени, такова моя воля.

– Но я не смог догнать шампанский отряд, – неуверенно произнес дьякон.

– Ничего, – сказал князь тьмы, – сейчас ты нужен мне здесь. Иди сюда. Дай мне мысленно руку. Вот так. – Вспышка нестерпимой боли на мгновение пронзила все существо дьякона, свет для него померк, и душа Эдуарда Пиоре переместилась в тело аббата Ива, в то время, как дух князя тьмы полностью завладел телесной оболочкой самого дьякона. Собственно, становиться простым дьяконом князю тьмы и не особенно хотелось, но только отсюда можно было напрямую управлять мертвым вороном и добраться до нужного места в мире Земли: черная магия крови прочно связала тело дьякона и мертвую птицу, а значит, возможны превращения одного в другое…

Опускался вечер. Красные лучи закатного солнца лизали горы кровавыми языками. Ветер дул с запада, и оттуда, похожие на длинные лодки, надвигались серые перистые облака, подсвеченные снизу, из-за дальних гор, зловещими закатными отсветами. Усталые от долгого пути воины и их кони, тяжело бредущие в поводу, поднимались все выше по крутой тропе, огибавшей гору с западной стороны, а наверху перед ними серой громадой вставал замок Монтерео. Эта величественная каменная громада вселяла трепет в сердца и давила на людей не сто лью даже своими размерами, ею лью уже одним своим присутствием здесь, высоко на вершине крутой горы. Воинов поражала даже не сама высота каменных стен, потому что подобными массивными стенами были окружены многие замки в этих неспокойных краях, поражала сама сложность постройки на вершине горы и неприступность всего сооружения.

Сбоку эта высокая крепость выглядела четырехбашенной. На самом деле башен насчитывалось вдвое больше, но только половина из них просматривалась с западного склона, по которому вилась дорога наверх. Крайняя правая, если смотреть с тропы, башня возвышалась над широким скальным уступом, а крайняя левая нависала над пропастью. Далеко за внешними стенами, на отдельно стоящей скале, посередине всего сооружения самой массивной и высокой башней торчал донжон.

Снизу казалось, что замок не просто высечен из тела скалы, а является ее естественным продолжением. Но на самом деле и стена, и четырехгранные башни были сложены из грубо отесанных каменных блоков, довольно больших и, несомненно, очень тяжелых. Как же возможно было доставить такие камни на вершину горы по узкой и опасной тропе, по которой с трудом поднимались даже лошади без всякой поклажи, да и более привычные к горным тропам мулы, едва тащились? Сразу приходили на ум легенды о великанах, перебрасывающих друг другу через горные пропасти гигантские глыбы. Но, оказывается, каменоломня существовала на самой вершине, и замок был сложен из обработанного материала скальной верхушки в давние времена: еще по указанию готских королей.

Наконец люди, их боевые кони, ведомые в поводу, и обозные мулы, купленные в Барселоне специально, чтобы везти тюки с припасами по горным кручам, вскарабкались на площадку перед барбаканом, расположенным чуть ниже самого замка и представляющим собою мощную, хотя и несколько приземистую башню, нависающую над аркой ворот, перегородивших дорогу. Перед самими воротами над тропой слева почти отвесно вставала скала, а сама тропа была перекопана и обрывалась в пропасть. Поэтому, если подъемный мост из толстых бревен был поднят, переправиться на другую сторону совершенно не представлялось возможным. Но сейчас мост был гостеприимно опущен. О прибытии отряда в замке были извещены заранее: гонцы, посланные вперед Гуго де Пейном, молодой рыцарь Франсуа де Шонэ с оруженосцем, прибыли в замок налегке на час раньше. Но и этого часа гарнизону вполне хватило, чтобы подготовиться к встрече. Затрубили рога, и навстречу отряду выехал сопровождаемый двумя оруженосцами и четырьмя сержантами в боевом вооружении гордый всадник в начищенном шлеме верхом на большой белой лошади и любезно приветствовал прибывших и их командира на норманно-французском:

– Пожалуйте в христианскую твердыню, доблестные франки, ибо о вашем приезде нас, слава Господу, известили. Я – Фернандо Аригундес, капитан гарнизона этой крепости.

– Мы рады приветствовать вас, доблестные защитники христиан! Я – Гуго де Пейн, командир отряда всадников графа Шампанского, – слегка поклонившись, ответил де Пейн в тон капитану. Тот торжественно провозгласил:

– Кастелян замка ждет вас.

– Что ж, трубите, и пусть все знают, что рыцари из Шампани въезжают в ворота! – не менее напыщенно произнес командир шампанцев.

Двое оруженосцев тут же затрубили в большие рога, и со стен им ответили еще не менее десяти таких же. Медленно, вереницей, отряд начал втягиваться в ворота барбакана, сквозь узкую арку которых могли проехать в ряд не более двух всадников.

Кастелян замка встречал прибывших во дворе. Это был старый рыцарь, даже старше, чем Гарсия Мьедес. Глубокие шрамы избороздили его лицо, а волосы и борода сделались совсем белыми, но он все еще мог носить кольчугу и твердо держать меч, а глаза его все еще излучали решимость и твердость воли. Эдгар де Блуа не показался де Пейну угрюмым, как говорил о нем граф Гуго Шампанский, напротив, ветеран был полон того молчаливого величия, которого так недоставало молодым рыцарям, чтобы выглядеть достойно, и этим он очень напоминал графа Тибо, своего покойного двоюродного брата.

То спокойное достоинство, с которым держался правитель замка, не было пустой позой и не имело ничего общего с самодовольством, с бахвальством или с презрением к окружающим. Молчаливое величие кастеляна замка Монтерео сложилось само собой за долгие годы постоянной войны, за множество суровых походов и вследствие потерь близких. Все его дети пали в боях от рук врагов, а супруга погибла от мавританской стрелы, предназначавшейся для него. И теперь этот немногословный пожилой человек с седыми кустистыми бровями и большим фамильным носом, пытался изобразить на лице улыбку, потому что Гуго де Пейн не просто привез привет из далекой Шампани, а вручил ему старинный перстень, память о доме и детстве, с большим рубином и с девизом «Господь за Блуа». Еще де Пейн вручил кастеляну послание от графа Шампанского.