Андрэ Нортон - Колдовской мир-4. На крыльях магии

Ролдин жаловалась, что дочь госпожи Элен Кармонт побила ее. Кармонт, дочь Элен, смело ответила на обвинение.

— Эта девчонка, — презрительно сообщила она, — рослая и злобная, как он-женщины, приставала к моей сестре Бетзе. Спросите ее!

Бетза, дочь Элен, принадлежала к числу самых робких и обычно не принимала участия в деревенских забавах. Когда Ролдин в первый раз пристала к ней, госпожа Элен сказала:

— Посмотрим, — и отправилась на мельницу к Леннис. Вернулась она в слезах и говорила, плача:

— В этом богом проклятом месте нет ни справедливости, ни приличий!

Леннис и ее нахальные дочери тоже жаловались.

— К старейшим! — нетерпеливо советовали их соседи. — Пусть решают старейшие! — Так и получилось.

Старейшие недолго совещались.

— Ролдин, дочь Леннис, должна держаться подальше от дочерей Элен, дочери Андер, и они от них, пока не научатся жить мирно. Нидорис, дочь Эстен, ты должна научить Бстзу, дочь Элен, приемам самозащиты. Так как собственные сестры ее не научили.

Встала главная пастушка.

— Я сделаю это, но мне кажется, что две старшие дочери Элен, дочери Андер, сами ведут себя грубо. У меня есть вопрос к старейшим, касающийся Раннульф, дочери Элен.

И она рассказала нечто совершенно неслыханное. Одна из пастушек, он-девочка, еще не прошедшая посвящение, пожаловалась, что ей не нравится тайная игра, в которую ее заставляет играть Раннульф, дочь Элен.

— Они играли в посещение фальконеров, — поставила всех в известность Нидорис. — Где могла он-девочка этому научиться? Должны ли мы обращаться с ней как с молодым фальконером?

Старейшие, волшебница и старшая пастушка принялись совещаться. Послали за Раннульф. Арона расслышала, как он-девочка говорила:

— Она это начала!

Помощница хранительницы записей отложила исписанную дощечку и потянулась за новой. Но ее стопки табличек не было.

— Эгил? — рассердилась она. Он ответил ей взглядом. — Дай мне одну из моих дощечек, — вежливо попросила она.

— Тебе они для этого не нужны, — отрезал он.

— Нет, нужны, — возразила Арона, и когда он даже не пошевелился, протянула руку, чтобы взять самой. И, потеряв равновесие, упала ему на колени. Он схватил ее и сжал, ткнувшись носом ей в ухо.

— Эгил! — строго потребовала она. — Отпусти меня и дай табличку!

— Хранительница! — Голос старейшей прозвучал в гомоне толпы, как ледяной ветер с Соколиного утеса. — Ты что-то хочешь сказать на этом собрании?

Бесконечно униженная, Арона объяснила:

— Эгил, дочь Элизабет, не отдает мои таблички и играет со мной. Скажи ему, что сейчас не время для детских игр.

Эгил выпустил ее и вежливо протянул три таблички, сказав негромко, но внятно:

— Нужно только попросить, моя дорогая.

— Я не твоя дорогая! — сердито прошептала она, возвращаясь на свое место, едва не в слезах от стыда и гнева. И едва успела услышать решение старейших о том, что Раннульф, дочь Элен, должна прекратить свои болезненные игры с Шаннингом — как с молодым фальконером, — а госпожа Бирка должна поговорить с госпожой Элен о том, что мальчика нужно научить тому, чего он еще не знает.

Следующий вопрос — нужно ли позволять пришелицам встречаться с торговцами извне? Он вызвал целую бурю замечаний, и старейшей пришлось встать и утихомирить спорящих.

— Нет, никогда! У нас достаточно с ними хлопот!

— Что если об этом узнают фальконеры?

— Что если чужаков станет еще больше?

Аста, дочь Леннис, впервые, насколько все помнили, подняла руку на деревенском собрании.

— Я думаю, — промолвила она дрожащим голосом, — мы многому можем научиться у торговцев и чужаков. Посмотрите, как они помогли нам после Поворота! Они знают то, чего мы не знаем.

— Это не имеет никакого отношения к этому делу, — возразила Ната, дочь Лорин.

— Только попробуй приди домой, молодая женщина! — проворчала Леннис, которая всегда была на стороне изоляционистов.

Тогда поднял руку Эгил.

— А если у нас есть семьи, которые нас разыскивают? — задал он вопрос. — Разве не нужно сообщить им, что мы живы и благополучно живем здесь?

— Хорошая мысль! =— выкрикнул кто-то, и снова разразился спор. Он бушевал около часа, Арона тем временем ела яблоки и делала записи. Эгил наклонился к ней и прошептал:

— Похоже на стаю кур, когда в курятник забралась лиса.

— У тебя есть что сказать на этом собрании, хранительница? — ледяным тоном спросила Арона.

— Ты говоришь, как ограниченные мстительные девицы, которые вечно таскают друг друга за волосы, — разочарованно ответил он. — Я думал, ты лучше других.

— Он замолчал, потому что к старейшим подошла Хуана, дочь Гунтира. По другую сторону от нее стояла Нориэль, дочь Аурики, она опустила голову и мяла в больших руках головной шарф. Старейшая взяла веретено.

Госпожа Нориэль подняла голову. Она выглядела так, словно готова была заплакать. Неужели госпожа Хуана и с ней поссорилась? С чего бы это?

Старейшие заняли свои места, молодые девочки занялись горшками, добавили в них угольев, пошевелили их.

Хуана свирепо посмотрела на Нориэль.

— Я обвиняю женщин этой деревни в грязных, неестественных и порочных занятиях. Вы не выходите замуж, как приличные женщины, вы не знаете, кто отцы ваших детей, вы спариваетесь, как дикие звери во время течки. А теперь я знаю, чем еще вы занимаетесь! — мстительно воскликнула она. Так как обвинения она произносила на своем языке, только у нескольких вопросительно поднялись брови. — И вот эта она самец, которая выглядит как мужчина и действует как мужчина, сделала мне неприличное предложение, которое я не могу описать словами!

Рослая кузнечиха вытерла глаза и запинаясь заговорила:

— Мне казалось, я тебе нравлюсь. Мы так хорошо ладили. — Она повернулась к старейшим. — Я спросила ее, хочет ли она быть моёй сестрой-подругой. Я и не думала, что она воспримет это как оскорбление.

Несогласная на языке Хуаны осторожно спросила у нее:

— Как по-твоему, что означает это предложение?

Хуана ощетинилась.

— Чтобы я стала ее женой! Да: же эта девчонка хранительница говорила моему сыну, что она известная любительница женщин!

Лицо Нориэль прояснилось, словно она услышала похвалу, и несколько голосов немедленно подтвердили.

— Она накормила меня и моих дочерей, когда мы болели! — воскликнула одна женщина. — И только попросила поступить так же, если кто-то другой окажется в беде.

— Она защитила моего маленького Джомми от хулиганки Леннис, — добавила госпожа Лорин, — и всегда была добра ко всем.

— Она первой предложила еду и убежище этим пришелицам, когда они, бездомные, пришли к нам, — добавила третья. «И смотрите, как ей отплатили», — висело в воздухе.

Оттуда, где сидело семейство Лизы, поднялась молодая, но большая и волосатая рука, и гладкий, хорошо знакомый голос произнес почти с оскорбительной снисходительностью: