Джон Норман - Побратимы Гора (ЛП)

- Wakapapi, - сказал мне Кувигнака. Этим словом на языке Кайила называют пеммикан. Мягкий пирог из этого вещества был сунут мне в руки. Я отломил кусочек и отправил его в рот. Зимой, такие пироги замораживают, и они становятся твёрдыми, как камень. Тогда его колют на маленькие кусочки, отогревают в руках или во рту, и постепенно съедают. Есть различные способы приготовления пеммикана, различающиеся, прежде всего тем, что добавляется в смесь, какие при этом используются травы, специи и фрукты. Наиболее распространён следующий способ приготовления: полосы мяса кайилиаука, тонко нарезают, подвешивают на шестах и высушивают на солнце, затем толкут, доводя почти до порошкообразного состояния. К мясу добавляются перемолотые фрукты, обычно, черемуха. За тем полученную смесь смешивают с жиром кайилиаука, и обычно, разделяют на небольшие, гладкие, круглые лепёшки. Фруктоза делает пеммикан высококалорийным блюдом, в то время как мясо, снабжает организм белками. Сушенное или вяленое мясо, из которого его делают, также годится в пищу, причём как сырым, так и в качестве полуфабриката для разных блюд. На охоту и на тропу войны дикари обычно берут с собой оба продукта. Даже дети берут их с собой, когда в своих играх удаляются от стойбища. Тонко нарезанное, высушённое на ветру и на солнце мясо хорошо не только своей способностью не портится долгое время, но и тем, что оно оказывается непривлекательным для мух, которые не могут отложить в нём свои яйца. Краснокожие, находясь в стойбище, едят вяленое мясо и пеммикан в приготовленном, варёном виде. В настоящее время, для варки используют кастрюли или котелки, устанавливаемые над огнём. А в прежние времена для приготовления мяса использовали другой способ. В земле, в вигваме, либо за пределами, делали лунку, выстилали её кожей и заполняли водой. В воду помещали нагретые на огне камни, отдававшие воде своё тепло, в конечном счете, доводя её до кипения. Остывшие камни удалялись и заменялись горячими, подобная процедура повторялась до полной готовности мяса.

- Я пойду, проверю кайил, - сказал мне Кувигнака. - Надо запрячь их в волокуши.

Я кивнул. Мой краснокожий друг сидел рядом со мной, и его белое платье ярко выделялось в полутьме вигвама. Доев пеммикан, он вытер рот тыльной частью руки.

Я улыбнулся сам себе. Обе кайилы, одна отданная Кувигнаке его братом, Кэнкой, и вороная кайила, бывшая когда-то моей, а теперь предоставленная в моё распоряжение, с разрешения Кэнки, моего хозяина, моим другом, торговцем Грантом, были привязаны в нескольких футах от полога нашего вигвама. Там же неподалёку лежали две волокуши, приготовленные для сегодняшнего утра. Кувигнака весь извёлся от нетерпенья, и выскочил из жилища. Я же спокойно сидел на одеялах, в сумерках и доедал пеммикан.

Снаружи доносился шум пробуждающегося стойбища. А я, тем временем, вспоминал о множестве рабынь, которых я имел когда-то, когда я был свободным. Все они были распутными девками, и Констанция, и Арлин, и Сандра, и Вэлла с Элисией. Все они были страстны и прекрасно смотрелись в ошейниках. И вряд ли нашёлся бы мужчина, что отказался почувствовать на своём теле их нетерпеливые и покорные губы и языки. Все они теперь знали, что на Горе были ничем, и не могут быть ничем большим, чем никчёмными рабынями. А ещё я вспоминал о другой женщине, зеленоглазой и черноволосой смуглянке Талене, когда-то бывшей дочерью Марленуса, Убара Ара, пока тот от неё не отрёкся. Насколько же гордой она была. Как она презирала меня, когда она полагала, что я беспомощен! Гнев переполнял мой разум, даже сейчас, через столько лет после случившегося. Я задавался вопросом, как она будет смотреться, раздетая, закованная в цепи, лежащая на боку у моих ног, и испуганно смотрящая на плеть в моей руке. Обычно для наказания гореанских рабынь используется плеть с пятью мягкими широкими прядями. Она доставляет женщине ужасную боль, но при этом не оставляет следов на коже, таким образом, не снижая её цены.

Я сидел на одеялах, доедая кусочки пеммикана. Я думал о Талене. Когда-то она попала в руки Раска из Трева. Несомненно, он хорошо преподал ей, что значит быть рабыней. Я полагаю, что мог бы преподать ей это не хуже. Теперь она, свободная, но изолированная и опозоренная, жила в Центральной Башне города Ар, возможно, самой укрепленной и лучше всего защищенной башне, что имеется в том огромном городе. Практически невозможно, или, может быть почти невозможно, даже думать об том, чтобы похитить её из такого места. Нет, я должен выбросить подобные мысли от своей головы. Я помнил её тщеславие, её высокомерие и гордость. В Центральной Башне, как нигде больше на Горе, она, конечно, была защищена от цепей и верёвок удачливого тарнсмэна. Пожалуй, никому не удастся достать её там. Она может считать себя в полной безопасности. Но я помнил её насмешки и презрение, и я ничего не простил.

Однажды, я решил было, что возможно, я мог бы испытать удачу в Аре. Говорят, что там попадаются красивые женщины. Мне было интересно, смог бы я найти место для одной такой женщины в моём собственном доме, скажем, на кухне. Ну и конечно, я всегда мог бы сдавать её в аренду, как ничего не стоящий пустяк, такой, которым я лично не интересовался, одному из самых бедных и скупых владельцев таверн Порт-Кара. Подобные мысли развлекли меня. Но я подумал, что следует выбирать таверну и её владельца самым тщательным образом. Хозяин должен быть грубым, требовательным, мелочным, алчным и бескомпромиссным с рабынями. А местоположение его заведения должно быть одним из самых худших в городе, думаю, лучше всего в районе нижних каналов, и оно должно быть вонючим, тёмным, запущенным и дешёвым. Но популярным среди местного отребья, и постоянно переполненным посетителями, сплошь неистовыми бузотёрами и моряками, только, что вернувшимися с рейса, особо нетерпеливыми до нежной плоти рабынь. Вот в такой таверне для гордячки Талены, когда-то бывшей дочерью Убара, и будет самое место, чтобы познать ошейник своего Господина. Вот там ей придётся, одетой в прозрачные шелка, а то и вовсе раздетой, это уж как решит хозяин, прислуживать и ублажать его клиентов.

Я дожевывал последний кусочек пеммикана, а меж тем думал, что прежде,

чем сдать женщину такому кабатчику, стоит проникнуть её мочки ушей. Это

будет надёжной гарантией того, что на Горе она навсегда останется только

рабыней. Для гореанских мужчин проколотые уши, впрочем, как и для многих

мужчин Земли, являются весьма возбуждающим фактором. Только для

гореанина, это ещё и очевидный символ рабства. Проколотая плоть женщины выставляется на всеобщее обозрение, и все знают, что эти раны нанесены ей преднамеренно, чтобы подготовить её тело к ношению варварских украшений. Эти проколы говорят любому гореанину всё о рабыне лучше, чем ошейник. Для женщины, если она действительно свободна, подобное, конечно, было бы невероятно. Многие свободные женщины, зная, как гореанские мужчины рассматривают такие отметины, боятся их даже больше чем клейма и ошейника. Рабыня же, как только она начинает познавать свой ошейник, и как только начинает осознавать, что она - действительно рабыня, и что это для неё означает, после прокалывания шей становится крайне тщеславной и гордой. Ведь теперь она знает, что эти метки делают её ещё более привлекательной для мужчин, и она радуется возможности носить серьги, делающие её более красивой и возбуждающей. Теперь рабыня склонна гордится, и наслаждаться своей сексуальностью. Подобные удовольствия, обычно непозволительные свободным женщинам, вероятно, являются ещё одной причиной того, почему они так ненавидят своих беспомощных и порабощённых сестёр.