Джон Норман - Побратимы Гора

— Мы выбрали, Ты видишь, моя дорогая Редька, — сказал Сэйбар, — Мы решили подтвердить нашу естественную независимость. Эксперимент по извращению, неправде и болезни закончен. Мы теперь снова будем мужчинами.

— Сэйбар! — зарыдала она.

— Да! кричали все мужчины в бараке.

— Конечно, Ты боялась, что это могло бы однажды произойти, — усмехнулся он, глядя в её искажённое ужасом лицо.

— Опусти голову к земле, — приказал он.

Она повиновалась. Она дрожала.

— Я — женщина, — закричала она. — Я — женщина! А-а-а-а!

— Да, и мы тобой остались не довольны, — сказал ей Сэйбар, замахиваясь для следующего удара.

Надо признать, что он хорошо выпорол её. Уже через несколько мгновений она валялась на боку у его ног, связанная, рыдающая, исполосованная, наказываемая.

По знаку Сэйбара, Морковь и Капуста подняли её на ноги. Они поддерживали её, поскольку сама она удержаться на ногах была не в силах. Она смотрела на Сэйбара, сквозь свои растрепавшиеся волосы и слезы в её глазах.

— Выкиньте её отсюда, как она сделала это с другими, — велел Сэйбар.

— Нет, — вскрикнула женщина. — Нет!

— Не бойся. Тебя развяжут, как только вышвырнут за ворота. Тогда у тебя будут те же самые возможности для выживания, которое Ты предоставила другим изгнанным, — пообещал он ей с ухмылкой на лице.

— Сэйбар, пожалуйста, нет! — крикнула она, пытаясь свалиться на колени.

— Только тогда ворота закроются за тобой.

— Пожалуйста, нет! — она начала биться в истерике. — Позвольте мне встать на колени! — взмолилась она к Моркови и Капусте.

Они позволили ей упасть на колени, но лишь после знака Сэйбара.

— Я прошу проявить ко мне милосердие, — молила она.

— То же самое милосердие, которое Ты оказала другим? — поинтересовался Сэйбар.

— Нет, — зарыдала женщина, — истинное милосердие!

— Почему оно должно быть оказано тебе, если другим Ты в нём отказала?

— Мы откроем ворота, — предложил кто-то из мужчин.

— Любимая Мира, — закричал Редька, дико глядя на мою рабыню, — что я должна сделать?

Мира отпрянула, пораженная этим вопросом, обращённым именно к ней.

— Я — всего лишь рабыня, — развела она руками. — Вы — свободная женщина.

— Что я должна сделать? — испуганный повторила она.

— Вы имеете только один маленький шанс, — сообщила ей Мира.

— Скажи мне! — взмолилась Редька.

— У вас остался только один путь к спасению, который пока открыт, — сказала Мира, — но он унизительный и оскорбительный. Я даже не осмеливаюсь предложить это Вам.

— Говорите, пожалуйста, говорите!

— Умоляйте его, чтобы он сделал Вас своей рабыней, — сообщила Мира. — Тогда он может оказать вам милосердие, как полностью подчинённой женщине, своей собственности.

— Я не знаю, что мне делать, — плакала Редька.

— Если Вы — свободная женщина, гордо уйдите подальше в Прерии, чтобы погибнуть от голода и жажды, или от хищников. Если Вы — рабыня, молите, чтобы стать его рабыней, — обрисовала выбор рабыня.

— Я не знаю, что мне делать!

— Делайте то, что подсказывает ваше сердце, — предложила Мира.

— Попросите милосердия для меня, умоляйте за меня, походатайствуйте обо мне! — попросила Редька.

Мира подошла и встала на колени, склонив голову перед Сэйбаром.

— Пощадите нас, Господин, — попросила она. — Мы — всего лишь женщины, одна невольница и одна свободная. Мы знаем вашу силу. Мы знаем то, что Вы можете сделать. Мы не оспариваем ваше право. Мы просим о милосердии, хотя бы на какое-то время. Мы просим о доброте, хотя бы на мгновение.

— Ваша рабыня говорит красноречиво, — отметил Сэйбар.

— Она испытала силу мужчин, и уже знает, что они могут с ней сделать, — пожал я плечами.

Женщина в кожаных кандалах, внезапно зарыдала, и затряслась от неудержимых, подавляющих её эмоций. Её дрожь не поддавалась контролю. Очевидно, что-то происходило глубоко в её душе.

— Да, — прошептала она самой себе. — Да!

Она низко опустила голову, и без всякой команды, нежно и покорно принялась целовать ноги Сэйбара.

— Посмотри на меня, — приказал Сэйбар.

Она подняла голову. Её глаза были мокрыми от слёз. Взгляд их был невероятно мягок и нежен. Я думаю, что никогда прежде не удостаивался Сэйбар такого взгляда, как этот.

— И, несомненно, Ты подписываешься под просьбой этой рабыни, — сказал Сэйбар, указывая на Миру.

— Да. Но с одним исключением, — сказала женщина в кожаных кандалах.

— О? — удивился Сэйбар.

— В одном она ошиблась, — сказала она.

— В чём же? — заинтересовался он.

— Она сказала, что на коленях перед Вами стоят две женщины, одна невольница и одна свободная. В этом она была ошибка. Перед вами на коленях стоят две рабыни.

Мира, со слезами на глазах, внезапно схватила связанную женщину, и поцеловала её.

Я схватил Миру за волосы и отбросил её в сторону, чтобы не мешалась.

— Да, я — рабыня! — объявила женщина в кожаных кандалах, глядя в глаза Сэйбара.

— Поберегись слов, тобой произнесённых, — предупредил Сэйбар.

Всё верно. Такие слова, сами по себе, в соответствующем контексте, закрепляли порабощение. Намерения, как таковые, нематериальны, поскольку всегда можно было бы заявить, что человек не это имел в виду. Слов же, сказанных в соответствующем контексте, достаточно. Имеет ли она в виду это, или нет, но после их произнесения она немедленно становится, категорически и безвозвратно, полностью и по закону рабыней, вещью, с которой владельцы с этого момента наделены правом делать всё, что им заблагорассудится. Такие слова, не должны произноситься походя. Они являются столь же многозначительными как ошейник, столь же символичными как клеймо.

— Слова, которые я произнесла сейчас, я произнесла осознанно, — признала она.

— Говори ясно, — велел он.

— Этим я объявляю себя рабыней, — заявила она. — Я — рабыня.

— Теперь, Ты — рабыня, даже в городах, — сообщил я ей. — Ты — собственность. Ты можешь быть возвращена владельцу как таковому в суде, действующем по нормам общего права. Это — нечто, что признано даже за пределами Прерий. В этом смысле, это имеет гораздо большую силу, чем быть рабыней Кайил или Жёлтых Ножей.

— Я знаю.

Сэйбар посмотрел на неё сверху вниз.

— Теперь, я — рабыня по закону, — признала она.

Он кивнул. Это было верно.

— Несколько мгновений назад, — заговорила она. — Я впервые признавалась сама себе, что я — рабыня. Это признание, я теперь обнародовала. В течение многих лет я знала, что была рабыней, но я отрицала это, и боролась с этим. Только что, внезапно, я поняла, что больше не хочу бороться с этим. Тот, кто борется сам с собой, тот неизбежно должен проиграть. Я поняла это, и сдалась своей тайной правде. То, что я сделала теперь, всего лишь доведение до сведения общества моей тайной правды. Моё заявление не более чем уточнение формальности.