Эмиль, Гнитецкий - Благими намерениями

- А те полтора гривня, которые я тебе обещал, как потратишь? - перебил сыскарь

- Спрячу. Отложу на всякий случай, не каждый день заработать получается. А отчего вы так веселитесь, милсдарь Мольх?

- Ничего, ничего, - утирая проступившие от смеха слезы, выдавил Мольх, - То есть найденное пропьешь, а заработанное отложишь?

- И правда, - почесал в затылке сын бондаря, - я и не задумывался об этом. Заработанное действительно больше ценишь.

- И если б Гинеус не потакал ленивому быдлу, глядишь, у него, я имею в виду быдло, а не Гинеуса, и жизнь тяжелая бы наладилась.

- Ну в чем-то вы правы, наверное. Только я всё равно так и не понял, как это вяжется с тем, что пить на улицах не следует.

- Вот издаст Тествера эдикт о недопустимости распития самогона, пива и иных напитков, хмель содержащих, вне питейных заведений или домовладений, - продолжал веселиться сыскарь, - А за ослушание повелит немилосердно пороть плетьми, тогда и узнаешь.

Земко прикусил губу. Насупился.

- Оставалась бы она в Гардарии и там свои порядки наводила.

- Но-но-но, парень! Не забывай, откуда я. А порядка в Верузии не хватает. Пообвыкнетесь, потом спасибо скажете.

Юноша в сердцах сплюнул и замолчал. Сыскарь потянулся к брошенному кувшинчику. Протянул его юноше. Земко с обиженной миной наполнил его, отдал обратно. Мольх уселся поудобнее и стал глядеть по сторонам, потягивая пиво. Поля с рожью закончились. Недалеко от тракта, по левую сторону виднелось небольшое селение. Деревенские собаки, увидав телегу, не преминули увязаться за ней с громким лаем. Земко быстро отрезал несколько ломтей копченой грудинки и бросил псам.

- Люблю собачек, - объяснил он. - Кстати, недавно, у восточных ворот, какие-то курвины дети, чтоб им подавиться, много собачек извели. Мечами спьяну порубали.

Сыскарь подавился и закашлялся.

- Людей надо любить, а не собачек. Ни один, даже самый лучший и умный пёс, не может идти ни в какое сравнение с человеком.

- И это вы, милсдарь сыскарь, такое говорите? - всплеснул руками Земко. - Что ж по-вашему казнокрад или душегуб лучше собаки?

- У каждого своё место, парень. Место душегуба - на эшафоте. Казнокрада - на каторге. Если вор сбежал, то я приложу все усилия, чтобы его найти и отправить на шибеницу, ибо он опасен для общества. Место собаки не в городе, а в будке, на цепи. Сколько я видел детишек, которых загрызли безобидные с виду дворняги, шатающиеся по улицам в поисках пропитания. И ты спрашиваешь меня, какой душегуб лучше?

- Но собака же не виновата в том, что у неё нерадивый хозяин, который ее выбросил на улицу. По-хорошему, найти бы хозяев всех псов, которые по городу бегают и им голову с плеч снести. Приручил животное - следи за ним.

- Хозяева тоже виноваты, - согласился сыскарь, - Голову с плеч, конечно, несоразмерно, но конфисковать имущество не мешает. Или на каменоломни. В следующий раз каждый задумается.

- Ну видите, а уж было подумал, что вы тех нелюдей, которые пёсиков поубивали, поддерживаете.

- А я их и так поддерживаю, хозяин хозяином, но те, кто псов в трущобах ваших порубал - доброе дело сделали. Всяко меньше шансов кому-то ни было остаться покусанным, даже портовому быдлу.

Желавшего продолжить спор Земко прервал, остановивший телегу, возница. При этом остатки пива в кувшине снова выплеснулись парню на штаны. Земко выругался.

- Дальше сами, - угрюмо произнес кучер, - По лесу не поеду.

Панкурт спрыгнул с телеги. Поморщившись от пронзившей ногу боли, направился к козлам.

- Чего-то я не понял. Или в ухе у меня прозвенело. Тебе уплачено было, хам! Мы договаривались до Ягуры или только до лесу доехать?

- Милсдарь Мольх, да здесь ведь недалеко. Домишко Ягуры за деревьями не видно, а так идти не больше двух миль, - свесился с повозки Земко.

- Уплачено было, - отчеканил сыскарь, - Да и это не главное. Мне его рожа не нравится. Я уверен, что он уедет отсюда раньше, чем мы скроемся в лесу. Давай-ка у него деньги обратно заберем, за невыполнение уговора. Да, ещё колесо с телеги снимем, чтоб он никуда не укатил.

Кучер, у которого после слов сыскаря лицо несколько раз поменялось в цвете, взвыл.

- Не надо колесо, милсдари! А если из чащи волк или упырь вылезет. Куда бежать?

- А куда ты нам бежать предлагаешь от волков и упырей? К вурдалакам и медведям? - начал закипать Панкурт.

- Да нет здесь никаких упырей, милсдарь Мольх, - снова влез сын бондаря, - Ягура здесь сколько лет одна живет, уж она бы знала.

Сыскарь снова взобрался на телегу. Потер больную ногу.

- Почему стоим? Сказано же тебе. Упырей здесь нет!

Возница обреченно вздохнул и стеганул коней.

Лес только-только начал одеваться в осенние одежды. Березы и липы пропускали сквозь листву солнечный свет, придавая ему багряный оттенок. Остальные деревья ещё не спешили прощаться с летом. Дорога в лесу была до того натоптанной, что вполне могла считаться полноценным трактом. На ней сиротливо лежали несколько желтых, чуть пожухших листочков, видимо, сорванных ветром.

- К Ягуре часто ездят, - объяснил Земко, она травница хорошая и магичка. Говорят, сам Гинеус ей предлагал в Любец перебраться, да не захотела она.

- Ведьма она, а не магичка, - плюнул с козлов кучер. - Только ведьмы в лесу живут.

Домик Ягуры действительно показался быстро. Был он достаточно мал, но выглядел добротным. Небольшой огородик, слева от дома, был окружен частоколом. За огородом расположился таким же образом огороженный птичник. На крыше птичника восседал белый, с красными крыльями петух.

- Приехали, милсдари, - едва сдерживая стук зубов, - сказал возница. Вы идите, а я вас здесь подожду.

- Посиди-ка с ним, Земко, - сыскарь покосился на кучера, - Не нравятся мне его бегающие глазки. Он только и думает, чтобы отсюда удрать, а я пешим обратную дорогу не выдержу.

На этот раз Панкурт спрыгнул с телеги аккуратно, чтобы не удариться ногой, и поковылял к домику.

По известным лишь покойному Харену мотивам, домик Ягуры располагался к дороге глухой стеной. Двери не было, лишь маленькое окошко было обращено к тракту. Рядом с окном крепилась вывеска "Домик находится под магической охраной типа "Выворот". Сыскарь поёжился, обошел избу, отряхнул от соломы одежду, постучался и обомлел.

Дверь открыла молодая брюнетка, в ситцевом, практически не скрывавшем высокую грудь, платье зеленоватого оттенка и бордовом кафтанчике. Последний был распахнут.

- Милсдарыня, мне бы Ягуру, вдову Харена, - отчеканил сыскарь, попеременно краснея и бледнея, - я Мольх. Панкурт Мольх. Граф Панкурт Мольх.

- Я и есть Ягура. Ягура Мильф, - томно ответила красавица, - только к чему ты упомянул моего мужа, путник?

Сыскарь удивился. Когда он ехал сюда, то думал, что в такой глуши могут жить лишь ополоумевшие старые бабки, Ягура же ничем не напоминала отшельниц, иногда селившихся в Гардарии так же удаленно от городов. Те отшельницы, иногда промышлявшие траволечением, смердили так, что жилища их можно было найти с закрытыми глазами, по запаху. Одевались они в драную мешковину и производили впечталение умалишенных.