Мария Мясникова - Бог из машины

С мамой, к счастью, мы помирились: она еще немного покричала, поплакала, но все же простила непутевую дочь, после того, как та поклялась «такого не повторять». Знать бы еще, какого «такого»…

Но характер у родительницы все же легкий и отходчивый, это я ничего не забываю и при случае могу припомнить. Неотомщенные обиды словно жгут изнутри, их надо «закрыть», вычеркнуть из списка — и тогда можно успокоиться.

Бешеный, непрекращающийся драйв не давал заснуть, при этом казалось еще чуть-чуть и я просто свалюсь — все-таки почти двое суток на ногах. Завтра точно никуда не пойду, разве что к профессору: надо же проверить, как там его мертвые игрушки.

Все домашние задания сделаны, Бродель с его экономической историей начат, а на часах давно перевалило за полночь. Самое «темное время суток», до предположительных петушиных криков ждать и ждать, а по поверьям перед рассветом хуже всего. Возле дверей насыпаю соли, вешаю старую бабушкину икону, доставшуюся нам в наследство, ручкой на обоях рисую защитные символы от злых духов — спасибо профу. Включаю везде свет — мама спит крепко, ей не мешает, а мне спокойнее.

Буквы плывут перед глазами, смысл ускользает, и я проваливаюсь в темноту.

Через мгновение отрываю глаза, и становится до безумия страшно. Если пошевелиться — наваждение спадет, знаю, но сил нет даже моргнуть. На груди расположился то ли камень, то ли кот — в общем, что-то тяжелое, темное и теплое. Всего лишь страшный сон, ведьмина болезнь. Но ночная жуть все равно до отвращения реальна.

Я просыпаюсь, но дышать все еще тяжело, словно из одного сновидения проснулась в другом. А может меня душат на самом деле.

— Кто ты? — шепчу непослушными губами.

— Ты, ты, — скрипучим смехом рассыпается ночное создание, следя бусинками-глазками. У него крысиные лапки, темная шерсть и острые зубки. Такими острыми зубками можно перегрызть шею, а я даже рукой пошевелить не способна.

Воздуха не хватает, хриплю, открываю рот вытащенной из воды рыбой, а тварь внимательно следит за моей агонией. На давно некрашеном потолке темные трещины, на правой шторе пятно, а мерзкое создание подбирается к моему лицу.

Профессорская крыса возникает из сумрака, прыгает, косится мертвым глазом. Твари грызун не нравится, она волнуется, шебуршит маленькими лапками, шипит. Крыска мертва, ей легче сохранять равнодушное спокойствие.

Откуда она? Сама заползла в рюкзак или проф подложил?

Запоздало вспоминаю, что в прошлый визит не увидела клетки с усопшим зверком на столе, но тогда на перестановки в квартире старика внимания не обратила. А стоило бы — терпеть не могу зомби. Аллегория бессмысленности и тщеты жизни, самые удручающие из обитателей преисподней: наши двойники без тени разума и с необоримой тягой к разрушению. В них больше всего пугает прошлое: когда-то они были нами, они похожи и сейчас, эти человекообразные твари, с которыми не только договорится, но и поговорить нельзя.

К крысам-зомби также отношусь предвзято, просто потому что.

Тварь собирается нападать, драться за добычу, но профессорская протеже быстрее: стремительным броском навстречу конкурентки зарабатывает преимущество, вцепляется в бок и не отпускает. Тварюшка, пискнув, растворяется в воздухе чернильным пятном — полная капитуляция.

Оцепенение исчезает так же, как появилось, морок развеивается, поднимаюсь с полу — и как я умудрилась заснуть, свалившись со стула? Тело затекло, на локте огромный синяк.

Крыса невозмутимо ждет то ли корма, то ли похвалы. Неуверенно касаюсь белой шерсти, поощрительно улыбаюсь спасительнице — угостить все равно нечем.

— Будешь Матильдой, — обращаюсь к крысе.

За окном день, безбрежное синее небо и опять зима. Поспать бы еще, но настроение не подходящее.

Сотовый гремит — Skillet «Awake and alive» — жизнеутверждающе, попав над настроение момента. Сбрасываю вызов, но кому-то не терпится пообщаться, и телефон орет снова.

Матильда, мертвая крыса сидит у меня на коленях, от нее пахнет тленом и гнилью, глажу трупик по шерсти, прижав сотовый плечом к уху.

— Ну?

— Привет, Ратульская, — говорит трубка Мишаниным голосом.

— Ну? — дублирую вопрос.

— Слушай, давай пересечемся, — предлагает приятель.

— Зачем? — пытаюсь подавать зевок. Разговаривать с Мишкой не хочется, но мало ли чего нам не хочется…

— Так. Поговорить надо.

Понятно, еще одна жертва обезумевшего мира.

Мишка, запинаясь, вещает о слухах, пропавших людях и каком-то приятеле, бывшем военном. Не знала, что у него есть знакомые-выживальщики.

Ах, это парень сестры, все ясно.

Мишка предлагает забрать нас с мамой и уехать за город, на специально оборудованную дачу. Там есть генератор, говорит он, накупим еды и перезимуем. Надо ехать сейчас, а то скоро очухаются остальные, и выехать из-за пробок на дорогах будет сложнее, твердит приятель. Он сам, лично, видел восставших мертвецов, видимо правительство/корпорации/безумные ученые — в показаниях Мишка постоянно путался — натворили бед, а им теперь расхлебывать.

Он благородно предлагает заехать за нами и всем вместе рвануть отсюда подальше. Приятель чуть не лопается от осознания своей значительности и предусмотрительности.

Смешной. Действительно, что проще — забиться по норам, и моя хата с краю. Но, во-первых, я все-таки думала, что правительство из спячки скоро выпадет, хотя бы из чувства самосохранения и опасения за власть, и во вторую очередь займется мародерами-выживальщиками, а, во-вторых, ружье и баррикады на загородной даче — плохое препятствие для призраков, домовых, полтергейстов и прочей чертовщины.

Но Мишке ничего объяснять не стала: если человек не понимает такие простые вещи, то и не поймет, хоть кол на голове ему теши.

— Спасибо, — улыбаюсь, — мы как-нибудь сами.

Это мой мир и бежать я не собираюсь.

Проф мне всегда рад, так, что даже неудобно. Прикупив по его поручению у ближайшего ларька кучу газет, выискиваю крохи полезной информации. Телевизор болтает, не переставая, профессор щелкает пультом, другой рукой двигая мышкой по коврику.

Мы высматриваем любые факты.

На первом канале диктор трагически вещает о потоплении подводной лодки, проф неожиданно заинтересовывается.

— Лапушка, достань мне с верхней полки карту, — командует он.

Я расстилаю карту по полу, вытаскиваю из стола пару маркеров. Вазочка с печеньками стоит под боком, чтобы удобно было доставать содержимое. Пора бы уже прекратить поедать их в таком количестве, а то, не успеешь заметить, как превратишься в мировое зло да еще пару лишних килограммов наберешь, как утверждает очередной демотиватор.

Профессор присаживается рядом, изучает карту и размышляет о своем, о вечном.