Вадим Крабов - Заговор богов

Примерно такая мысль, оказывается, и мешала Русу сосредоточиться. Мозги, наконец, просветлели:

— Да к черту саму тварь! Мне бы узнать, где сейчас Гнатик!

— Сын. Я — не старушка, плетущая нити судеб, но и моих скромных способностей хватает на то, чтобы подсмотреть его жизнь. В ней нет вмешательства Богов, кроме паучихи, и сразу добавлю: рано оборвется нить или поздно — я тебе не скажу. — И замолчал. Божественным непробиваемым молчанием.

Рус на секунду оскалился. Сомкнул губы. В его глазах читалась пустота. Давно он не чувствовал себя таким разбитым, потерянным, неуверенным. Если бы в данный момент бывшего землянина переехал каток, он не заметил бы разницы. Френом стоял рядом, скрестив руки. Его взор лучился добротой, состраданием и даже любовью к «заблудшему сыну». Будто не он совсем недавно убивал собственного пасынка. Даже небо его чертогов, оставаясь красным, перестало казаться кровавым. И земля не жгла, а только грела. И Бог, словно подчиняясь общему умиротворению, счел своим долгом раскрыть сокровенное:

— Хочу тебя успокоить, сынок, — нежно вымолвил он. — Ни Справедливый, ни Величайшая о нашей встрече не узнают, не переживай. — В другой момент Рус бы возмутился — как раз об этом, о раскрытии несуществующего заговора, он меньше всего волновался. Но сейчас речь отчима воспринималась безразлично. — Я скрою от них эту страницу твоей книги жизни. И если ты сам будешь держать язык за зубами, то никто не проведает о нашей тайне. Со своей стороны, я, искренне уважая тебя, сынок, — дикарь ободряюще положил свою массивную руку на плечо цивилизованного человека, да так легко, что Рус не почувствовал веса. — Не стану допытываться о твоем личном секрете. Пусть он пребудет с тобой вечно.

Рус с трудом разбирал о чем вещал отчим. То, что Френом говорил правду — понимал, и в то же время сведения, выдаваемые им за «сокровенные знания», на таковые никак не тянули. Бог в очередной раз развлекался.

«Вот черт заросший, — безразлично подумалось Русу. — А еще Меркурия болтуном обзывал. Френом-то узнает, где моя душа болталась после смерти. Как только вернусь домой, то „прочитает“ сразу. Так может из-за этого он меня и оставляет живым?! — Душа человека встрепенулась и всю хандру смыло напрочь. — Погодь, Владимир! А сам-то ты откуда разберешь, где проторчал целую вечность?! Ну, папочка, ну ты…»

Словно услышав эти мысли, Френом хлопнул Руса по плечу и со словами:

— Иди уж, сынку. Адью, — выкинул пасынка из своей любимой реальности.

Рус опять провалился в бездну.

Гелиния успела догадаться, что Рус полностью слился с Силой Эледриаса. На переживания, сомнения и расцвет надежды — попросту не хватило времени: спустя несколько ударов сердца, муж появился так же внезапно, как и исчезал. Даже Сила не поколебалась.

Рус упал на пятую точку, сунул руку под мятую кушинарскую рубаху, сжал в кулаке амулет «универсальной защиты», закрыл глаза и замер, отрешившись от всего мира. Гелиния осторожно, на цыпочках приблизилась к своему Русчику. Набравшись смелости, жена села рядом с мужем и аккуратно, стараясь сильно не прижиматься, обняла его. Она была абсолютно уверена, что Рус частью своей души остался в чертогах, где продолжает разговор с Богами и решила терпеливо дожидаться его возвращения.

Но Рус находился здесь. В первую очередь проверив «карманное», — по меткому определению Френома, — Слово, убедился в способности его видеть. От сердца немного отлегло. И тут же навалилось сожаление с досадой на авантюру, с обидами, с обвинениями самого себя во всевозможных ошибках. Какими только ругательствами он себя не обзывал! Самое мягкое из них было «лох». Из него, потерпевшего, высосали все, что хотели. Поэкспериментировали, поиздевались, как над морской свинкой, и расплатились никчемными фантиками. В том числе и за настоящую смерть с непредсказуемым финалом. Френом провернул операцию, по сравнению с которой Русовские «Три Толстяка», — в античном мире, безусловно, блестящее мошенничество, — воспринимались теперь как игра базарных наперсточников, против биржевых воротил. А ведь противником был воин, а не торговец. Правда, Бог — и этим сказано все.

Побушевав, вдоволь поиздевавшись над самим собой, Рус попытался извлечь из встречи с отчимом хоть что-то полезное. И вскоре понял, что почти все, чему «учил» его бог, он знал и ранее, по опыту собственной божественности и благодаря мудрости проглоченных эльфов. За сам урок унижения и запудривания мозгов, конечно, стоит сказать спасибо. Но и это он предполагал. Лишь попытка убийства была полной неожиданностью.

«Лучше научил бы меня контролировать эмоции! — мысленно проворчал Рус. — Чтобы я вовремя одумывался. Спасибо за напоминание о заемной Силе и все, пожалуй. Ничего нового. Ну ты и хитрец, папочка, не ожидал. Вот, заполучи еще одно открытие, Владимир Дьердьевич. Меркурием — повеселил, не более. И зубы заговорил, разумеется… Ха! Не надейся, папуля, не поверил я в свою неуязвимость. Не только Воля, но и тело мое нетронутое, в Силе сохраненное, меня спасло. А ты об этом не подозревал, а то бы… Да о чем я?! Божественные шарады разгадывать бесполезно! Знал он — не знал, какая разница?! Обижаться глупо, да и поздно уже. А не зря я „универсальную защиту“ сделал, без тела мне стопудово кирдык. Черт, в нем Сила заемная. Хотя Гнатик держится. Ты потерпи, сыночек! В Словах человеческим разумом до конца не разберешься, поумерь гордыню, Владимир… И я понимаю, Френомчик, ты — Бог и все твои „советы“ далеко не всегда пустой треп, но как ты мне надоел! И не люблю я долго копаться в головоломках — ты же знаешь. Главное уяснил: помощи нет и не предвидится, а возможно и наоборот. Предупрежден — вооружен, за что самое искреннее тебе спасибо! А ведь любопытно, где это я сотни лет болтался? Чуть со скуки там заново не сдох и, вроде бы, какие-то тайны мироздания постиг. Ладно, потом. Так что, адью, папочка! Пошел я Игнатия, кровиночку мою спасать. Черт! Змея же не отстанет… все настроение испортила, сука», — Рус скривился, дернулся всем телом, отряхиваясь от неприятных мыслей, и открыл глаза, в которых мимолетное смятение сменилось решимостью.

Вопрос: готов ли он ради жизни своего сына пожертвовать тысячами других пока еще не рожденных Гнатиков, остался без ответа.

Рус плавно встал на ноги, поднимая с собой жену. Для удобства она переместила руки выше, обхватила крепкую шею мужа.

— Итак, Солнце, чтобы больше я твоих слез не видел. И ярую молитву тоже. Потом объясню, почему. Действуем по плану. Ничего не изменилось, девочка моя, — на последних словах твердость его тона дрогнула. Гелиния поняла, что её непобедимый Русчик в этот раз потерпел поражение.

Еще сильнее, как только могла, она прижалась к супругу. Ухо ловило гулкие раскатистые удары его сильного сердца. Их уверенный ритм успокаивал. В истерзанную горем душу постепенно возвращались былые надежда и вера. А любовь никуда и не сбегала.