Александр Воронков - Темный век. Трактирщик

Выходит, сыне, что упомянутые два безантина теперь тебе принадлежат. Не желаешь ли оставить их на хранение в обители на то время, пока и сам здесь обретаешься?

— Благодарю, святой отец! Однако предпочёл бы получить монеты на руки…

— Ну что ж… Отчего-то я, многогрешный, так и предполагал… В таком случае — назови своё полное имя и имя отца: денежные вопросы требуют учёта и порядка!

— Максим Белов из Штальбурга. Отец — Михаил Белов!

— Так… "Во исполнение завещания преставившегося Джованни Чиппо Пьемонтино, выдано Максиму Микаэлю Белову из средств покойного два безантина золотом, что удостоверяется подписями означенного Белова и смиренного брата Микаэля, келаря жатецкой обители братства Святого Бенедикта". — С лёгким шорохом серое гусиное перо бегает по жёлтому пергаменту, оставляя за собой чёрный след угловатых латинских литер. — А теперь поставь вот тут крест и оттисни палец — а я за тебя распишусь…

"Тоже мне — нашёл неграмотного! Прямо обидно — почему эти европейцы нас всегда за варваров каких-то принимают, а чуть что — так сразу: "Иван, спасай!" — то от турок, то от шведов с прочими немцами… Эх!"

Беру непривычное перо, уже смоченное в чернилах, и вместо того, чтобы нарисовать требуемый крестик, раскудрявливаю на пол-строки роспись с росчерками и завитушками. Рядом аккуратно, стараясь не посадить кляксу, вывожу печатными: "MAX BELOV" и усмешливо щурюсь отцу келарю.

— Гм… Неплохо, молодой чело… сын мой, неплохо. Ну-ка… — старик мягко вынимает из моих пальцев перо и, освежив чернила на хитро заточенном кончике, низко склоняется над страницей. Похоже, работа в полутёмном помещении никак не идёт на пользу глазам пожилого человека. Подпись отца келаря аккуратной цепочкой знаков выстраивается ниже моих "кучерявостей".

Выпрямившись, монах сдвинул крышку ящичка, перемещавшуюся в пазах, словно в советском школьном пенале и вынул один из трёх лежащих в нём кошельков-мешочков того типа, который я уже не раз видал в этом времени. Глянув на привязанную к "калите" деревянную бирку, он привычным движением распустил узелок завязки и аккуратно вытряхнул на стол содержимое.

— Убедись, сын мой, что все описанные ценности находятся в сохранности!

— Вижу, святой отец. — Киваю согласно.

Келарь выудил из кучки драгметаллов один за другим два неровных кругляшка и протянул ко мне бугристую ладонь с тускло желтеющими монетами.

— Прими, сын мой, владей и распоряжайся!

— Благодарю, святой отец!

Пара монеток весила около девяти-десяти граммов, а вместо подсознательно ожидаемых гордых королевских профилей их украшала причудливая вязь мусульманских надписей.

— Прошу прощенья, но не могли бы Вы, святой отец, пояснить, какое соотношение установлено сейчас между этими… да, безантинами и маркой? Дело в том, что вчера я узнал, что за право торговать в городе с меня потребуют четыре марки, но я не представляю, что это за валюта…

— Хм-м… Затруднения твои, сын мой, понятны: со слитками постоянно происходит чехарда цен. Баварская марка имеет один вес, рейнская — иной, используемая в наших местах пражская — третий, отличный от прочих. Твои два безантина в пересчёте на серебро стоят примерно пять шестых долей пражской марки или же сотня денариев. Это весьма приличные деньги.

"Эге ж! Помнится, мой знакомец Йозеф Коковач говорил, что за лемех к сохе кузнец берёт не меньше денария. Выходит, на эту пару монеток можно купить сотню лемехов? Солидно… А что он говорил об арендной плате за землю? Вроде бы двенадцать в год? Ого, действительно, немалые средства мне покойный "ротфронтовец" Джованни Чиппо завещал. Однако за право открыть в городе цех придётся заплатить гораздо, гораздо больше… Будем думать, где гроши брать"…

— Ещё один вопрос: его преосвященство распорядился, чтобы я обратился к Вам, святой отец, относительно продуктов для воскресной трапезы, приготовление которой поручено мне…

— Да, я знаю. Но до воскресенья — ещё два дня. Не слишком литы спешишь с подготовкой?

— Отче, ещё древние латынцы говаривали: "торопись медленно". Если будут заранее определены основные продукты, будет проще и быстрее готовить кушанья.

— А что именно тебе велено приготовить? — заинтересованно поинтересовался старый монах.

— Его преосвященство не дал чёткого распоряжения. Сказал лишь, что необходимо одно постное блюдо, а второе — скоромное. Если это не пойдёт в разрез с монастырским правилами, я думал приготовить шпроты с гарниром из тушёной капусты и горохового пюре, а в качестве скоромного — фаршированные яйца.

— А что такое "шпроты"? Чистая ли это пища и дозволена ли она отцами Церкви?

— Шпроты — это рыбное кушанье, отче. Никакой непотебности при готовке не используется: однако ингредиенты не самые дешёвые.

— Хм-м… — отец келарь сразу принял озабоченный вид. — А что именно должно входить в состав твоих "шпротов"? Наставления Святого Бенедикта учат нас жить в скромности и бережливости…

— Видите ли, святой отец, там, откуда я пришёл, все эти продукты всегда в продаже и стоят весьма недорого. Но, путешествуя с Востока на Запад я, с сожалением убедился: то, что на Востоке встречается почти повсеместно и стоит пару хеллеров на ваши деньги, не дороже кружки пива, здесь, в Европе, считается редкостью и ценится высоко.

Вон, брат Теодор говорит, что специи у вас здесь настолько дороги, что используются не чаще двух раз в год. Подозреваю, что с лавровым листом и с растительным маслом — та же история…

— Ну отчего же! Елей, также называемый деревянным маслом, у нас в обители, разумеется, есть: и освящённый и не освящённый. Но о том, что его можно употреблять в пищу в здешних краях и не слыхивали…

— Можно, святой отец, вполне можно. В Италии, где, как известно, находится Вечный Город Рим, хлеб с оливковым маслом — это пища бедняков, и ни один итальянский монах не откажется вкушать эту пищу, дабы не попасть под подозрение в грехе гордыни и недостаточном смирении…

— Ну, коль такое дело… Думаю, масло я найду. Что ещё?

— Рыбу мелкую…

— Мелкой — нет: последнюю в Великий пост подъели. Купишь сам. Если трапеза будет одобрена — возместим.

— Лист лавровый, перец чёрный…

— Перцу — не дам! И не проси. А листов таких у нас не было и нет.

— Ладно. Поищу, чем заменить. Далее: лук, соль, горчица имеются?

— Найдём. Вот только насчёт горчицы… Погоди-ка…

Старик поднялся со стула и довольно резво для своих лет зашагал в дальний угол кельи, где принялся перекладывать небольшой штабель мелких горшочков. Отыскав, наконец, нужный, он выколупнул из него глиняную заглушку, заглянул, и, сокрушённо вздохнув, вернулся вместе с посудинкой на место.

— Ну-ка, взгляни, сын мой: этого хватит?