Терри Гудкайнд - Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших [вcтавлен проп. отр.]

— Отлично. Убей меня.

— Мне нужно кое-что у тебя узнать.

— Я… ничего… тебе… не скажу. — Слова давались ей с трудом. — Ничегошеньки. Убей меня.

Никки взяла со стола окровавленный нож и поднесла к голубым глазам.

— Думаю, скажешь.

Женщина улыбнулась:

— Валяй. Это лишь приблизит мою смерть. Я точно знаю, сколько может выдержать человек. Я уже на полпути к миру духов. Но все равно, что бы ты ни делала, я умру молча.

— Ты не поняла. Я не прошу тебя предавать Магистра Рала. Разве ты не слышала, как твой палач упал на землю? Если чуть повернешь голову, то, возможно, увидишь, что тот, кто сотворил с тобой все это, мертв. Мне вовсе не нужны от тебя никакие секреты.

Женщина постаралась разглядеть валяющееся на земле тело. Брови ее приподнялись.

— Тогда — что?

Никки отметила про себя, что женщина не просит освободить ее. Морд-Сит понимала, что она все равно уже не жилец. Единственное, на что она могла надеяться, это что Никки положит быстрый конец ее мучениям.

— Ричард был моим учеником. Он рассказал мне, как однажды его взяла в плен Морд-Сит. Это ведь не секрет, верно?

— Не секрет.

— Именно об этом я и хочу узнать подробнее. Как тебя зовут?

Женщина отвернулась. Никки осторожно повернула ее к себе лицом.

— У меня есть к тебе предложение. Я не стану выспрашивать у тебя никаких секретов, которые ты должна хранить. И не стану просить предать Магистра Рала. Я этого вовсе не хочу. Меня все это не интересует. Если ты мне поможешь, — Никки снова поднесла нож к лицу женщины, — я быстро положу конец твоим страданиям, и больше не будет ни пыток, ни боли. Лишь последние объятия смерти.

Губы женщины задрожали.

— Пожалуйста… — прошептала она. В ее глазах снова загорелся огонек надежды. — Пожалуйста… убей меня.

Никки чаще всего оставалась равнодушной при виде страданий, но сейчас это ее задело. Она не отрывала глаз от лица женщины, стараясь не смотреть на ее обнаженное тело и то, что с ним сделали. Никки решительно не понимала, как этой женщине удавалось не издать ни стона, ни крика и как она способна еще говорить.

— Меня зовут Ханна. — Руки и ноги женщины были намертво прикручены к столу, так что шевелить она могла только головой. Она посмотрела Никки в глаза. — Ты убьешь меня? Пожалуйста…

— Да, Ханна. Обещаю. Быстро и безболезненно. Если ты расскажешь мне то, что я хочу узнать.

— Я не могу тебе ничего рассказать. — Ханна обмякла, понимая, что мучения продолжатся. — Не стану.

— Я только хочу узнать о тех временах, когда Ричард был пленником. Ты ведь знаешь, что он когда-то был пленником Морд-Сит?

— Конечно.

— Я хочу об этом знать.

— Зачем?

— Потому что хочу понять его.

Голова Ханны качалась из стороны в сторону. Она даже смогла улыбнуться.

— Никто из нас не понимает Магистра Рала. Его мучили, но он… не стал мстить. Мы не понимаем его.

— Я тоже, но все же надеюсь понять. Меня зовут Никки. Я хочу, чтобы ты это знала. Я Никки, и избавлю тебя от страданий, Ханна. Расскажи мне. Пожалуйста. Мне необходимо знать. Ты знала ту женщину, что захватила Ричарда в плен? Ее имя?

Женщина некоторое время молчала, будто прикидывая, не может ли это как-то повредить Магистру Ралу.

— Денна, — прошептала она наконец.

— Денна. Чтобы бежать, Ричард убил ее. Об этом он сам рассказал. Ты была знакома с Денной?

— Да.

— Я ведь не выпытываю у тебя военных тайн, верно?

Чуть поколебавшись, Ханна покачала головой.

— Итак, ты знала Денну. И с Ричардом ты была тогда знакома? Когда он был ее пленником? Ты знала, что он ее пленник?

— Мы все знали.

— Это почему?

— Магистр Рал… Прежний Магистр Рал…

— Отец Ричарда.

— Да. Он хотел, чтобы именно Денна воспитывала Ричарда, чтобы он не колеблясь отвечал на любые вопросы Даркена Рала. Она была лучшей из нас.

— Хорошо. А теперь расскажи мне подробно. Все, что знаешь.

Ханна прерывисто вздохнула. Заговорила она не сразу.

— Я не предам его. Я привычна к тому, что со мной тут делают. Ты меня не обманешь. Я не предам Магистра Рала ради того, чтобы избавиться от мучений. Не для того я столько вынесла, чтобы предать его сейчас.

— Я обещаю ничего не спрашивать о настоящем, о том, что касается войны. Ничего, что могло бы выдать его Джеганю.

— Если я расскажу тебе лишь о том, что было тогда, с Денной, и ничего о том, где он сейчас, не выдам никаких военных тайн, ты обещаешь, что положишь этому конец? Убьешь меня?

— Даю тебе слово, Ханна. Я не прошу тебя предать Магистра Рала. Я знаю его и слишком сильно уважаю, чтобы просить тебя об этом. Все, что мне нужно — это его понять. На то у меня личные причины. Прошлой зимой я была его наставницей, обучала его пользоваться волшебным даром. Мне необходимо его понять. Мне кажется, если я его пойму, то смогу быть ему полезной.

— И тогда ты мне поможешь? — На глаза Ханны навернулись слезы надежды. — Тогда ты убьешь меня?

Этой женщине уже больше не на что было рассчитывать, кроме быстрой смерти. Только это ей и осталось: надежда на быструю смерть как избавление от боли.

— Как только ты закончишь рассказ, я прекращу твои страдания, Ханна.

— Клянешься мне твоей надеждой на вечное пребывание в мире ином в свете Создателя?

Никки ощутила резкую волну боли, поднимавшуюся из самой глубины души. Сто семьдесят лет назад она не желала ничего, только помогать другим, и все же так и не смогла уйти от своей гнусной сути. Она — госпожа Смерть. Падшая женщина.

Она провела пальцем по нежной щеке Ханны. Женщины обменялись долгим понимающим взглядом.

— Обещаю, — прошептала Никки. — Быстро и безболезненно. Положу конец твоим мучениям…

Из глаз Ханны ручьем потекли слезы. Она едва заметно кивнула.

Надо полагать, поместье было величественным. Никки и раньше доводилось видеть подобное великолепие. Точнее — куда большее. Она прожила в роскоши почти сто семьдесят лет — среди монументальных колонн и анфилад роскошных залов, резного камня и инкрустированных панелей, пуховых перин и шелковых простыней, мягких ковров и богатых драпировок, серебряных и золотых орнаментов, разноцветных витражей с изображениями эпических сцен. Там сестры улыбались Никки, сияя глазами, и вели умные разговоры.

Пышность и расточительность значили для нее не больше, чем грязь на улицах, холодные влажные простыни на жесткой земле, убежища из фанеры под открытым небом в заплеванных узких грязных переулках. Обитавшие там люди никогда не улыбались ей, только смотрели ввалившимися глазами, как выпрашивающие корм голуби.

Какая-то часть ее жизни прошла среди роскоши, другая — среди отбросов. Одни люди были обречены жить в одном мире, другие — в другом, она же — в обоих.