Корин Холод - Охотница за душами

На этой мысли, он более-менее смог успокоиться и заснул. Уже знакомая равнина под гнётом мутного воздуха не вызывала ужаса. Голоса, твердящего белиберду, не было, только откуда-то издалека раздавался низкий, на грани слышимости, гул. Олег осмотрелся, плюнул, улёгся на жёсткую траву и… заснул. Во сне.

Проснулся Хизов прекрасно отдохнувшим и в сквернейшем расположении духа. «Чувство взгляда» за ночь никуда не делось, даже, казалось, слегка усилилось. Жадно поглощая яичницу с помидорами, Олег выглянул в окно. Автомобиль, чёрная «Ауди» старой модели, никуда не делся. Приоткрытое окно и полная тонировка присутствовали.

— Следите? — зло спросил Хизов вслух. — Ну, следите-следите, вашу мать.

Он с трудом удержался от того, чтобы продемонстрировать машине и тем, кто в ней скрывался, неприличный жест, доел, обулся и почти бегом спустился по лестнице. Олег дошёл почти до конца дома и резко развернулся. Противное ощущение холодного сверла между лопаток (теперь он с уверенностью мог его интерпретировать) стало почти невыносимым.

— Знаете, что… — прорычал Хизов себе под нос и, печатая шаг, направился к автомобилю. Когда до «Ауди» оставалось с десяток метров, машина взвизгнула покрышками, развернулась, едва не впечаталась в дерево напротив и рванула куда-то во дворы. Хизов стоял, тупо глядя ей вслед и чувствуя, как по спине течёт пот.

«Значит, всё-таки, не бред. Действительно, следят. Чтоб тебя!»

— Назойливый кредитор? — раздался задорный женский голос. — Или муж любовницы?

Олег обернулся. На поребрике сидела и насмешливо щурилась против солнца молодая, не старше двадцати, девушка. Джинсовые шорты до колен, кеды, клетчатая рубашка-ковбойка, гитарный чехол за плечами. Из-под длинной каштановой чёлки на Хизова взглянули весёлые зелёные глаза.

— Скорее, частный детектив, — ответил Олег, с наслаждением поводя плечами. Сверло больше его не донимало. — А ты кто? Ангел-хранитель?

Девушка фыркнула:

— Ещё чего! Я так… вольный художник. А ты, я гляжу, уже драться собрался? Сильно достали?

Олег перевёл взгляд на собственную руку и с трудом разжал стиснутый до побелевших костяшек кулак.

— Есть такое, — признался он. — Я, понимаешь, с одной конторой работал. Уволился вот. А они всё проверяют, не разглашу ли ценных тайн, — соврал он первое, что пришло в голову.

— Ну-ну, — усмехнулась девушка. — Ты бухгалтер, что ли?

— Хуже, — гордо выпятил грудь Олег. — Я юрист. Кстати, меня Олег зовут.

— Ида, — назвалась девушка, протягивая ему узкую исцарапанную ладошку, которую Хизов с удовольствием пожал. — Раз уж пошло такое дело… — она опустила глаза и наигранно-смущённо поковыряла пальчиком бордюр, — а не угостите девушку моро-оженым?

Олег искренне расхохотался:

— Масянька из тебя хреновая. Предлагаю вариант получше — полноценный завтрак. А то я из дома выскочил с лёгкой закуской в желудке. Можно уютно устроиться где-нибудь в центре. Заодно, если не против, можем слегка «углубить» знакомство.

— В каком это смысле? — хитро улыбнулась Ида, резво вскакивая с поребрика.

— В самом, что ни есть, невинном. По крайней мере, поначалу. А там видно будет, — Олег вернул улыбку, дождался снисходительного хмыканья и двинулся к метро, на ходу рассказывая о своей нелёгкой судьбе, сглаживая острые моменты и вспоминая массу красочных подробностей. От утреннего беспокойства не осталось и следа.

Незадолго до полуночи в дверь кабинета Александра Евгениевича коротко постучали. Светлов тронул виндзорский узел своего галстука, на сей раз украшенного булавкой с небольшим рубином. Камень ярким мазком выделялся на фоне кремового костюма специалиста по связям с общественностью.

— Войдите, — Александр говорил негромко, но его услышали. Дверь отворилась, и через порог шагнул невысокий полноватый мужчина примерно сорока пяти лет в жемчужно-серой шёлковой рубашке и брюках в тон. Под воротником рубашки была полоска не то ткани, не то плотной бумаги, такая, какие носят католические священники. Единственное её отличие состояло в том, что полоска была насыщенного багрового цвета.

— От имени Агентства «Альтаир» приветствую вас, падре Бэрринг, — произнёс Светлов. — Да будет ваше ожидание пробуждения Его кратким.

— Он пробудится и именем Господним принесёт мир в наши ряды, — мягким баритоном отозвался Бэрринг на русском языке с лёгким акцентом. — Позволите присесть?

— Прошу вас.

Светлов опустился в кресло напротив прибывшего, с интересом изучая своего гостя. Отец Андрэ Бэрринг считался легендой по обе стороны океана. Родившийся на Британских островах, в семье священника-протестанта, он рано потерял семью в результате нападения вампиров. В те годы последователи ереси Семерых в очередной раз пытались установить контроль над Англией и не чурались никаких средств. Маленький Андрэ и не подозревал, что его родители стали первыми жертвами в жестокой войне, практически не замеченной людьми. Мальчика взяла под своё крыло католическая церковь. Андрэ, запомнивший при нападении больше, чем полагалось простому смертному, проходил обучение в Риме, Праге и Москве, впитывая, как губка, науку уничтожения детей Каина. В семнадцать лет Бэрринг был выпущен в мир для «большого искуса», чтобы принять решение: готов ли он далее оставаться в рядах церкви или же продолжит свою жизнь на поприще вольного охотника. Юноша с треском провалил искус, поддавшись плотскому греху, однако, вернулся и честно покаялся в содеянном. Жесточайшая епитимья, пост и десять лет изнурительных тренировок в отдалённом монастыре сделали своё дело: из врат Ватикана вышел едва ли не лучший охотник на вампиров, которых знала Римско-католическая церковь.

А тридцать лет назад уже сорокалетний падре Бэрринг получил направление в Лос-Анджелес, где, по разумению его начальства, творилось нечто неладное: были убиты двое ликвидаторов. Перед поездкой Андрэ зашёл проведать старого настоятеля, того самого, что растил его с детских лет. Задыхающийся старик, лежавший на смертном одре и чувствующий приближение неизбежного, поведал суровому, иссечённому шрамами охотнику то, что скрывал последние двадцать два года. Женщина, с которой согрешил молодой Бэрринг, искала его. Искала долгие годы по простой причине: в миру у Андрэ осталась дочь. Ошибка была исключена: настоятель видел девочку и принимал исповедь у её матери. Более того, последние письма, которые женщина продолжала присылать до сих пор, приходили из Лос-Анджелеса. С дочерью Бэрринга что-то случилось. Дрожащей рукой дряхлый священник указал охотнику на огромную пачку писем и фотографий. Андрэ смотрел на то, как его ребёнок рос и взрослел без него, и в душе охотника что-то переворачивалось. Он перевёл взгляд на настоятеля и спросил лишь: