Раиль Шариф - Уравнение Куфу

– Ну уж нет, мой милый, – на полтона выше произнесла Люсьен, – я всю жизнь ждала этого дня и стану вести себя так, как душа моя того просит. Мне плевать на мнение окружающих. Я хочу тебя, прямо здесь. Сейчас!

С этими словами она плюхнулась Пьеру на колени и, не сводя с него хитрых глаз, улыбнулась. Разрез ее юбки, плотно облегающей бедра, опасно приоткрылся. Красивая ножка оголилась как раз до тех самых мест, где она теряла свое прелестное название и переходила в более интимное. Пьер торопливо запахнул ее юбку и, скинув женщину с колен, пересадил к окну.

– Звезда моя, что с тобой происходит сегодня? Не слишком ли ты импульсивна. – Пьер говорил шепотом и почти дышал ей в лицо. – Ты превращаешь наши отношения в аттракцион. Если не объявишь антракт по приезду в отель, твоя чудная попочка познакомится с моим кожаным ремнем.

– Хорошо, пусть будет по-твоему! – лицо Люсьен брезгливо исказилось, словно ей предложили отведать болотную жабу. – Ремень и задница никогда не были друзьями!

Последняя фраза прозвучала достаточно громко, что только безнадежно глухой, будь он в салоне, не обернулся бы.

Внимание присутствующих было приковано к Люсьен, и единственным исключением был сидящий впереди мужчина. Ему было не больше пятидесяти, и он не был глухим.

К этому времени «Боинг 747» сошел с полосы приземления и встал в безопасную зону. Однако никто из пассажиров и не пытался сдвинуться с места.

Постороннему взгляду могло показаться, что время в салоне замерло и все вокруг утонуло в ином слое реальности – в реальности восковых фигур с застывшими на лицах от предвкушения чудес живыми улыбками.

Между тем причиной оцепенения, вдруг охватившего пассажиров, был находившийся перед молодоженами сухожильный мужчина.

Внезапно он поднялся с кресла и развернулся к супружеской паре. Потухшим немигающим взором посмотрел на Люсьен, а затем на Жан-Пьера.

Где-то на краю сознания Пьер поймал себя на мысли, что и сам является невольным участником театра восковых фигур, единственной и безапелляционной свободой которых остается одна – осознавать. Пьер не был гуру, но внезапно осознал, что одна из ловушек в этой вселенной – это поманить духовное существо красивым фантиком и, загнав в грубую материальную структуру, превратить его в овощ.

– Месье… – загадочный тип выдержал паузу и, то ли сожалея, то ли предвкушая наслаждение, на едином выдохе произнес: – К вашей радости или нет, но к заходу следующего дня я откушу этой шлюхе язык. А с вами я еще встречусь.

Желваки незнакомца ходили, словно уже пережевывали откушенный язык. Жан-Пьер от негодования мысленно сжал кулаки.

Я тебя убью и помочусь на труп тут же – чтобы видели все!

Но этого не произошло. Через мгновение мутная пелена захлестнула сознание Пьера. А спустя еще мгновение его тело обмякло, и он не помнил уже ничего, впрочем, как и все остальные пассажиры. Неведомая сила выхолостила из их памяти события последних минут и вернула течение времени в привычное русло.

Но где-то там, в потаенных регистрах сознания Пьера, сохранился взгляд пятидесятилетнего мужчины – взгляд, на миг сверкнувший зеленым дьявольским огнем.

Молодая чета Жан-Пьер Лефевр и Люсьен Эманеску устроилась в фешенебельном отеле «Бю-Валлон». Расположенный среди буйной зелени в северо-восточной части острова, в бухте Бель-Омбр, он прижимался к коралловым пляжам и по регламенту, установленному властями, не возвышался над кронами кокосовых пальм. В этом была особая красота уникального туристического района. Нависшие над гостиничными строениями кроны деревьев напоминали раскрывшиеся зонты, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь них, не казались навязчивыми.

Еще подлетая к острову Маэ, Жан-Пьер заметил, как с плеч его срывается и тонет в глубинах распластавшегося под ними океана тяжесть мегаполисов. Здесь, на Сейшелах, туристы никуда не спешат и не бегут, потому что местный туризм – отдых чистой воды: короткие прогулки и экскурсии, рыбалка, гонка на скутерах, загорание на чудесных пляжах и морские купания.

Однако сорок минут спустя Жан-Пьер чувствовал себя раздвоенным: одна часть его существа грезила об отдыхе, другая ощущала себя джинном, загнанным в узкую и темную бутылку.

После авиаперелета Люсьен принимала душ. Жан-Пьер лежал на широкой двуспальной кровати и, закрыв глаза, думал. Он тщетно пытался вспомнить что-то жизненно важное и чувствовал себя пирогом, от которого отрезали довольно жирный лакомый ломоть и запихнули неизвестно куда. Этот ломоть был кем-то позабыт… или кем-то спрятан. Мерзкий, волосатый червь сомнения грыз душу Жан-Пьера. Что-то происходило, и что-то было не так!

Последние пять лет Жан-Пьер работал дилером в одной крупной химической компании. Ассортимент был самым разнообразным: начиная от препаратов для уничтожения тараканов и заканчивая лаком для волос.

Пьер ненавидел свою работу. Ему приходилось улыбаться, когда на душе скребли кошки. А чтобы хоть что-нибудь продать, его ногам доставалась не одна марафонская дистанция. Химия же, которой он торговал, выходила боком: на его теле часто выступала аллергическая сыпь. Да и мало ли еще почему! В компании Пьера никто не замечал, а если это и происходило, то лишь тогда, когда искали виноватого. Пьер пытался подняться по служебной лестнице, но ему всегда давали понять, что на большее, чем мальчик на побегушках, он не потянет. В сущности так оно и было. Пьеру не хватало коммуникабельности и твердой руки.

…Люсьен Эманеску подсыпала Пьеру в кофе снотворное. Ожидая результата, она простояла под душем добрых полчаса. Выйдя из душа, обнаружила Пьера лежащим на широкой тахте. Он спал. Рядом на тумбочке стояла пустая пиала.

– Перчик, ты спишь?

Услышав в ответ легкое похрапывание, она повторила вопрос. Пьер спал.

Удовлетворенная результатом, Люсьен положила в кресло кожаный чемодан и извлекла из него кружевное нижнее белье. Белый ажурный шелк. «Скоро он у меня за все заплатит, – думала Люсьен, облачаясь в белье, – дерьмо голубиное, вообразившее себя орлиным пометом. Завтра ты заглотишь собственную задницу. Свинья. Я обещаю!»

Затем молодая женщина извлекла из чемодана легкое голубое платье. Но теперь-то он за все заплатит. За везение, что пришло не к ней, за ту грязь, в которой ей приходилось купаться ради куска хлеба, и за бездарный секс.

Через пять минут Люсьен Эманеску была готова к выходу. Она подвела губы, глаза, взяла с журнального столика ключи от номера, но остановила взгляд на тяжелой массивной пепельнице. Внезапно ее охватила волна фантазии: вот она берет в руки пепельницу, подходит к спящему Пьеру и с силой опускает ему на голову.