Вадим Друзь - Сателлит Его Высочества

Искренне ваш, Максим»

— …Господин офицер, я барон Грей, королевский маг.

— Я знаю вас, господин барон.

— Очень хорошо. Через вашу заставу вскорости независимо друг от друга проследуют два человека: офицер королевской гвардии и некто Зигмунд Бекк, человек поистине богатырского сложения. Оба будут разыскивать меня. Если будет такая возможность, подскажите им, что я их жду вон за тем леском…

— Будет сделано, господин барон!..

…Маргус был очень доволен загородной поездкой и преспокойно пасся, со смачным хрустом щипая сочную траву на опушке леса.

Грей не стал особо напрягать себя с выбором места предстоящей встречи. Опушка за лесом его полностью устаивала. От ворот не видать — и ладно.

Он пустил коня пастись, выбрал пенёк поприличней и приготовился ждать — теперь спешить было некуда.

Зато появилась минута поразмышлять о ведьмовском амулете. И что самое интересное, Макс никак не мог определить, чьей именно части своей памяти он обязан этим крохам информации о древнейшей магической ипостаси. Похоже, и Крег, и Лендер знали о ней одинаково мало…

В этом мире никогда не существовало святой инквизиции, а значит, и некому было написать аналог пресловутого «Молота ведьм». И как следствие, на ведьм здесь никогда не охотились, не пытали и не жгли их на кострах. В магическом мире, в мире, где магия была настолько же естественной, как, например, трава на лугу (с той только разницей, что трава встречалась гораздо чаще), к ведьмам относились лишь чуть иначе, чем к любым другим магам. И опаска, и уважение, и злоба, и даже любовь к ним проявлялись в зависимости только от личных качеств самих ведьм. Ведь у ведьм, в отличие от магов, не было цвета — то есть явной приверженности силам Тьмы или Света. А была только древняя сила, густо замешанная на использовании разнообразных сил самой природы, да собственный вполне человеческий характер, разве что более яркий вследствие раскрепощающих дух необычных способностей. И творила ведьма колдовство, сообразуясь лишь с собственными представлениями о добре и зле, да ещё, пожалуй, поддаваясь изменчивому, как у любой женщины, настроению.

И ещё — ведьм было мало. Настоящих Ведьм, а не тех, кто за десяток яиц или пучок редиски может для доверчивой селянки, из одной и той же трухи либо натолочь чудесного порошка от сглаза, либо на той же трухе настоять «беспроигрышное» приворотно-отворотное зелье…

Их было не просто мало, мало было любых магов, а вот Ведьмы встречались ещё реже — так уж распорядилась здешняя мать-природа, даря миру эту врождённую аномальность не чаще одного раза в пять-шесть сотен лет. Последней Истинной Ведьмой, по крайней мере на этом континенте, и была Неистовая Брунхильда, о которой Грей упоминал в разговоре с королём. И как раз приставка «Неистовая» была отличительной чертой её характера, и здесь как «мнение» Крега, так и «мнение» Лендера абсолютно совпадали. Правда, относились эти впечатления чуть ли не к поре их с Брунхильдой ранней молодости, но зато и были они наиболее яркими. Позже пути-дорожки начали пересекаться всё реже и воспоминания о Брунхильде той поры состояли уже в основном из непроверенных слухов. А приблизительно полвека назад не стало даже их…

Но сложилось у Макса стойкое убеждение, что амулет графини когда-то давным-давно вышел из рук именно Брунхильды, подруги молодости его «крёстных отцов». Магические плетения — процесс творческий, и как любое творение несут в себе неповторимый почерк автора, а здесь этот почерк казался чуть ли не до боли знакомым. Вот только это узнавание нисколько не помогало в расшифровке самого заклинания, скорее наоборот, оно предупреждало о тщетности таких попыток. Мол, принимайте всё как данность, господа хорошие, но только внутрь не лезьте — не вашего ума это дело…

…Размышления Грея были прерваны появлением из-за кромки леса одинокого всадника в тёмном плаще. Да, жаль, конечно, что первым его разыскал бывший наёмник, а не королевский офицер с медальоном графини, тогда всё было бы намного проще.

Ну, да и сейчас не смертельно…

Грей, не вставая, пристально наблюдал за всадником. Тот был метрах в пятистах и, похоже, уже разглядел фигуру сидящего на пне барона. Теперь он, мгновенно пустив лошадь в карьер, стремительно приближался. Отчего-то, глядя на будто сросшийся с лошадью силуэт сотника, Максим резко потерял интерес вообще когда-нибудь скрещивать с Зигмундом клинок, а уж при таком его настроении — особенно. Вид этой стелящейся над травой и неумолимо надвигающейся боевой машины рождал ощущение неотвратимости самых печальных последствий… И неважно даже — для кого.

Маг принял решение. Два сплетённых одно за другим заклинания тут же изменили диспозицию: сам Максим исчез под пологом невидимости, а взамен, метрах в двадцати от него возник барон-фантом, всё так же спокойно ожидающий приближения оппонента. Бекк, на крупной, под стать хозяину, лошади, чуть подкорректировав вектор своего движения, по-прежнему во весь опор нёсся к противнику.

Макс поднялся с пня и приветственно взмахнул рукой. Фантом сразу же в точности повторил его действия, но на Зигмунда это не произвело ни малейшего впечатления. Более того, находясь уже метрах в пятидесяти, он резким взмахом обнажил сверкнувший на солнце клинок — всё тот же великолепный фламберг. А ещё через три секунды бывалый рубака достиг своей цели. И тогда «пламенеющий» клинок в широком замахе вознёсся над его головой, и с почти недоступной глазу скоростью, по широкой нисходящей дуге упал на стоящую в рост фигуру фантома, прочертив её от правой ключицы до левого бедра.

«Красиво!.. — невольно восхитился Максим, — Быть бы мне разваленным надвое…»

Проскочив по инерции два десятка метров, Бекк осадил лошадь и оглянулся. «Барон» по-прежнему стоял на месте и махал ему рукой…

Промах? — отразилось на лице воина. Но идея подробного анализа была решительно отметена в сторону, и он живо развернул лошадь для новой атаки. Снова лихо подлетев к своей жертве, Зиг навис над ней горой и начал крошить несчастную, что называется, в капусту. И, похоже, его совершенно не волновало, что противник остаётся всё так же цел и невредим — мелькание фламберга слилось в один большой сверкающий на солнце диск, и только пританцовывающая лошадь изменяла его положение в пространстве.

Это действительно было красиво: завораживающая пляска смерти, неумолимая, неудержимая, беспощадная и бескомпромиссная.

«Однако… — Грей даже мотнул головой, — Теперь я представляю, как он шинковал монстра! И ещё, помнится, с ним он в таком темпе провозился не один час — силён же, чёртушка… Ладно, поглазели — и будя!»