Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

Воззрился на беспокойно шевельнувшихся храбров и продолжить не дерзнул.

— Навет! — Шумок вскинулся на цыпочки. — С той самой лютой битвы князюшка личика своего не казал!.. А про зачинщиков нам по-письменному прочитали!..

Толпа всколыхнулась, загомонила растерянно:

— А и правда, братие!..

— Как не видели? А на пиру в боярском тереме?.. Вон Брусило видел — через ограду…

— Да в тереме — что в тереме? Раньше-то князюшка что ни день в слободку наезжал!..

— Неужто под стражей держат?..

— Эй, храбры! Чего молчите? Что с князюшкой нашим?

Храбры помялись, совсем поскучнели.

— Да ни под какой он не под стражей… — нехотя отозвался старый седатый храбр, именем Несусвет. — Гневается на него царь-батюшка, это верно… Вот и кручинится князюшка-то наш, сам из горницы не выходит…

— За вас, мохнорылых, сердечко надрывает! — со слёзным звоном в голосе пояснил Шумок. — Ночами, чай, не спит!.. Вот так, теплынцы! Были княжьи, станем царские…

— Да ты что такое говоришь-то? — опомнившись, взревел законолюбивый Плоскыня. — Мы и так от роду царские!.. Бей его, берендеи!..

Древорез кинулся на смутьяна и, к удивлению своему, впервые поддержан не был. Мало того, справа его оплели по уху, слева огорчили притузком, потом умелым взмахом коромысла положили в грязь и принялись охаживать чем ни попадя. Плоскыня был настолько ошарашен, что даже не отбивался. Но тут, смекнув, что может лишиться мужа, заголосила Купава, и храбры со вздохом сожаления двинулись вперевалочку к месту расправы. Помятого Плоскыню отняли, поставили на ноги и, прочистив ему затрещиной мозги, стали вязать как зачинщика смуты.

Расплёскивая полозьями весеннюю жижу, подлетели влекомые крепкой чалой лошадкой лёгкие санки.

— Тпрру!.. — Седок откинулся, натягивая вожжи. Ворот — козырем, горлатная шапка… Боярин.

— Чурилу с Нахалком видел кто-нибудь? — Блуд Чадович был не на шутку встревожен.

Храбры опешили, призадумались. Стоящий простоволосо народ насторожил уши.

— Да намедни в гридницу боярышня приходила… — осторожно покашливая, отозвался старый седатый храбр. — Вроде идти куда-то мыслила… Ну и, стало быть, велела сопровождать… А потом — даже и не знаю… Что-то не видать ни того, ни другого…

— Сопровождать велела?.. — Боярин насупился. — А почему им?

Храбр покряхтел, помялся.

— Да насчёт Докуки пытала… — признался он с неохотою. — Ну, того, что сечь тогда собирались… А Чурило с Нахалком, вишь, возьми да и скажи: знаем, гуляли, мол, с ним вместе…

— А ну отыскать мне сей миг обоих!.. — гаркнул боярин, наливаясь кровью. — Хоть из-под земли, а достать!.. И вы тоже ищите!.. — обернулся он к слобожанам.

Храбры бросили недовязанного Плоскыню и побежали, чавкая сапожищами, кто куда. Люд поспешно нахлобучил шапки и тоже рассеялся. Заливисто ржанула чалая лошадка, унося по грязи боярские санки. На истоптанной в слякоть улочке остались трое: Шумок, Плоскыня да жена его Купава, взвывшая вдруг пуще прежнего.

— Молчи, дура!.. — покряхтывая от принятых беспричинно побоев, в сердцах бросил ей Плоскыня. — Как ни надседайся, а доброй свиньи не переголосишь!..

Купава примолкла, подняла вывалянные в грязи бадейки и, вздевши их на коромысло, нетвёрдо двинулась к Вытекле.

— Ой, лишенько… — всхлипнула она напоследок.

— Да не убивайся ты так, — заметил Шумок, наблюдая, как Плоскыня, обиженно сопя, оглядывает испачканную одёжку. — Грязь — не сало, потёр — и отстало… Пойдём-ка лучше, брат, кружало навестим…

— Да не на что, — буркнул Плоскыня. — Третий уж день никто берендеек не заказывает…

— А угощу! — И подброшенная с грязной ладони кувыркнулась, сверкнула в воздухе серебром греческая монетка.

— Да ты разбогател никак? — вытаращился на Шумка Плоскыня.

Тот лишь осклабился и шало подмигнул в ответ.

— Поколе за правду платят, — загадочно изрёк он, — потоле она и жива!..

— Али моя плешь наковальня, что всяк в неё толчёт?..

С перекошенным личиком Лют Незнамыч метался по клети и потрясал кулачонками перед вежливо отклоняющимся Чурыней, а один раз чуть было даже не пнул с досады хитрый резной снарядец, снятый со стола и задвинутый в угол.

— И это волхвы? — в ужасе вопрошал он. — Это кудесники?.. Какая-то девка приходит среди ночи, вяжет обоих…

— Да девка-то — боярская племянница, — весь пожимаясь от неловкости, вступился было за кудесников хмурый немилорожий Чурыня. — Храбров с собой привела…

— Чурыня!.. — Розмысл вне себя топнул ножкой. — Да ты… Ты послушай, послушай сам, что говоришь-то!.. Храбров на капище привести! Волхвов связать!.. Это же всякого страха лишиться надо!.. Раньше кудесник, бывало, только посохом стукнет, а у берендеев уже и поджилки дрожат… Распустил ты людишек, Чурыня! Распустил!..

— Ну, неправда твоя, Лют Незнамыч! — обиделся сотник. — Да разве же я над волхвами поставлен?.. А на погрузке у меня все по струнке ходят…

— По струнке? А этот твой брылотряс?.. Как его хоть зовут-то?..

— Воробей… — нехотя отозвался Чурыня.

— Да что у тебя там, птичник, что ли? — пронзительно завопил Лют Незнамыч. — Воробьи, Соловьи всякие!..

— Воробей — мой… — Упрямо набычившись, Чурыня гнул своё. — А за кудесника я не в ответе…

Розмысл его однако не расслышал — уши, видать, заложило от собственного крика.

— Почему у Родислава Бутыча на участке порядок? — малость уже подзадохнувшись, продолжал он. — Почему у Завида Хотеныча никогда ничего не стрясётся? Почему у нас одних такая неразбериха?.. На голову сторожу девка с голым огнём спускается, а ему и невдомёк!.. Спал твой Воробей? Говори: спал?..

— Да не спал он, Лют Незнамыч! Опешил просто… Обратно-то, чай, в колодец бадью не запихнёшь!..

Розмысл замолчал, отдуваясь и ворочая глазами. Приходил вроде в себя…

— Ладно… — рёк он наконец, садясь за стол и судорожно раздвигая грамоты и берестяные письма. — Загадал ты мне, Чурыня, загадку… Давай раздумывать. Людей поднял?

— Поднять-то поднял… Даже со ската снял… Вода-песок наготове… А вот близко подходить пока не велел…

— Почему?

— Увидит — всполошится… Ткнёт с перепугу огнём в поленицу — склад разом и полыхнёт…

— Может, оно и правильно… — пробормотал розмысл, тревожно оглаживая выпуклую плешь. — А что, ежели так? Заговорить ей зубы — да и того… Светоч отнять, а саму — сюда, к нам?.. На раскладке тоже народишку маловато…

— Там ещё храбры наверху, — мрачно напомнил Чурыня.

— Много?

— Двое… И погорелец к ним какой-то прибился…

Лют Незнамыч досадливо прицыкнул и ущипнул себя за реденькую бородёнку.

— Ну, а что они могут-то, храбры? — раздражённо осведомился он. — Ушла девка в навий мир. С кого тут спрос?..

— Так она же Блуду Чадовичу племянницей доводится! А он нам съестные припасы поставляет… по царскому указу… Уж этот-то сразу смекнёт, с кого спрос…