Мария Чурсина - Хозяйка города

Когда явился Антон, она не знала — уже потеряла счёт времени. Как он нашёл её убежище? Выследил? Антон взял её за плечо и развернул к себе. Электрическая свеча стояла тут же, на полу. От света ей стало ещё хуже — Надя закрыла лицо руками и застонала.

— Прости, но свет нам нужен. Помоги мне снять с тебя куртку.

Обострённым обонянием Надя ощутила запахи кофе и выжженного поля. Она ощетинилась, как могла, чтобы не дать ему коснуться себя. Не потому, что Антонио был ей неприятен — ей не хотелось, что бы её трогал кто бы то ни было. Близкое биение жизни причиняло боль, как открытое пламя.

— Куртка мокрая.

Её приподняли над полом — промокшая насквозь плащёвка поползла по спине вниз — Надя взвыла и выгнулась.

— Больно, понимаю. Потрепи.

Антонио её выпустил, и предоставленная сама себе Надя опять скорчилась на полу.

— У меня есть знакомый врач. Он остался в городе. — Голос Антона прозвучал издалека, и огонёк свечи тоже как будто отдалился. На Надю подуло сырым подземным сквозняком, и ей сделалось чуть легче. — Пусть он тебя посмотрит.

— Ты же понимаешь, что он там увидит? — Усмехнулась она. — Кости из железобетона и воду вместо крови. И что-нибудь ещё.

— Да. А есть другой выход?

Надя почти любила его в эту секунду — за спокойствие, за целый океан спокойствия, которым её накрывало с головой.

Он снова взял её на руки, сказал в самое ухо:

— Обхвати меня за шею. Не бойся.

Руки подчинялись плохо, пальцы были как проволочные — гнулись, как хотели. Надя переплела их друг с другом. Спина горела, человеческая боль проникала даже в тело сущности. Под закрытыми веками плескался огонёк электрической свечки.

От свежего воздуха туман в голове стал ещё гуще. Она запаниковала, испугалась, что исчезнет, а они так ничего и не узнают. Надя подняла голову и, почти касаясь губами шеи Антонио, прошептала:

— Он любит высоту. Высоту. Если я умру, не дайте ему занять самую высокую крышу. Ту крышу, помнишь? Он придёт туда, чтобы стать хозяином города.

Она вспомнила, что Скрипач и так стал хозяином города, и вздрогнула.

— Потерпи ещё немного, — отозвался Антонио. — Ты пока не умираешь. Всё будет хорошо.

Через дорогу от разрушенного дома стояла его машина — по счастью уцелевшая, или не его, а другая, но внутри всё равно пахло кофе и выжженным полем. Надя глухо застонала и ткнулась лицом в обшивку сидения.

Весь город был чёрным. Ни фонаря, ни света в окнах. В небе, разбавленном серыми облаками, плавало его отражение. Надя открыла глаза как можно шире, чтобы вобрать в себя это небо и утащить с собой, если сознание опять погаснет.

Заднее сиденье машины, на котором она лежало, совсем промокло. Не ясно только от чего: от крови или речной воды.

В одной из одинаковых чёрных подворотен машина остановилась. Дом был типовой высоткой. У подъезда цвёл чудом нетронутый куст жасмина. Окна первых этажей — закрыты решётками в виде закатных солнц и заклеены изнутри чёрной бумагой.

Надя потянулась мысленными руками, чтобы проверить — и правда, заклеены. Антонио положил её на кровать. В другом углу комнаты знакомый врач, которого Антонио назвал Альбертом, надевал перчатки — резина больно хлопала по её барабанным перепонкам. Обострённому чутью сделалось дурно от резкого запаха лекарств.

— Посиди пока на кухне, — сказал он Антону. Голос пах тёплой ванилью. Измученная Надя подалась навстречу его рукам. — Позову, если будет нужно.

Больно было, когда он осторожно отделил от её кожи запёкшиеся в крови волосы. Больно, когда вспорол ножницами футболку на спине — ткань была частью Нади-сущности. Кожаные ремни ножницам не поддавались. Альберт повозился с пряжками.

Надя коснулась стены рядом с кроватью. Тени от её пальцев были похожи на пауков.

— Если бы больница и нормальный хирург, — сказал Альберт, в который раз виновато разводя руками. — Арматура вошла слишком глубоко. Чудом не повредила органы и крупные сосуды. Но так — не вытащить, изогнутая часть, кажется, вошла под рёбра. И затылок разбит. И пулевое ранение плеча. Правда, пуля вошла не глубоко, я её вытащил, обработал рану, но это крохи.

Антонио смотрел на чёрное окно и рисовал в воображении карту города. Брошенные больницы — какие угодно, но где взять хирурга? Он побарабанил пальцами по остывшей чашке.

В коридоре зашуршало. Сползла с вешалки одежда, зашелестел отрывной календарь позапрошлого года. Надя вышла на порог кухни, обеими руками удерживая на обнажённой груди чужую куртку. По шее, как узоры из хны, тянулись ручейки крови.

— Какой сегодня день? — спросила она, замерев босиком на холодном полу.

— Двадцать седьмое, — выдохнул Альберт. — Стой, подожди.

Надя бросилась обратно в комнату. Свет не горел, но когда Антон вошёл, Надя уже нашла остатки своей одежды и застегнула куртку. Она обрывала со связки амулеты, которые пришли в негодность — сделались бесформенными комками металла и пластмассы.

— Уже двадцать седьмое, — всхлипнула она. Куртка на спине встопорщилась и тут же опала. Она вдохнула и забыла, что нужно выдыхать. Запах жасмина комом встал в горле.

Антонио перегородил дорогу, уперевшись ладонями в дверные косяки.

— Куда ты собралась?

Надя была ниже ростом, так что спокойно могла проскользнуть у него под рукой, но не решилась. Посмотрела исподлобья, как подросток, которого не пускают гулять.

— Вы не понимаете. Осталось так мало времени. Кончается лето. Если мы не сможем вернуть город до осени, не сможем уже никогда. Потом уже будут холода, и жители не вернутся. Город не может без жителей!

— Ты ранена.

Она покачала головой.

— Нет, всё правильно. Я должна попасть на самое высокое здание в городе. Но понимаешь, они разрушили все высокие здания. Осталось только одно. Старая больница.

— Надя, ты бредишь.

Она переступила с ноги на ногу. Рваные кеды остались в прихожей, и босиком, в куртке с чужого плеча, с расцветшем истерическим румянцем, она в самом деле выглядела сумасшедшей.

— Хотела бы я, — нервно засмеялась Надя, — хотела бы я бредить. Хотела бы я никогда не видеть его.

— Ты не можешь туда пойти. Ты же боишься высоты, — произнёс Антонио. — Ты даже в мирное время добиралась только до пятнадцатого этажа. А в больнице достроенных всего двадцать…

— Двадцать два.

Надя замолчала, вцепившись в куртку, будто боялась остаться голой. Потом потянула молнию вниз и разделась сама. На теле выше пояса остались обрывки чёрной майки.

Надя развернулась к ним спиной, и вот тогда они увидели крылья. Тонкие жилки арматуры выгнулись, натягивая прозрачную плёнку. Они были ещё слишком маленькие, чтобы поднять в воздух человеческое тело Нади. На спине, изрисованной узорами крови, напряглись мышцы. Крылья испуганно трепыхнулись.