Павел Александров - Откровение миротворца (СИ)

В Тёмном городе царила тревога – свежи были в памяти две ночи кошмара, когда южная королева сошлась в битве с Тёмным Кругом. Но здесь, в Мглистом, всё было погружено в одурманенный покой. Если спросить у любого прохожего, страшится ли он огромной армии врага под стенами города, так тот махнёт рукой и, скривив губы, промямлит: «Мне-то что, пусть вельможи наши себе затылки чешут. Мне что Сильвира, что Хадамарт, лишь бы эта кутерьма побыстрее кончилась, а то лавочники опять цены взвинтили».

Форт Первой когорты Мегория оставался единственным местом в Мглистом городе, где царила жизнь. Подлинная, настоящая. Здесь по-настоящему тревожились, по-настоящему переживали и даже лукавили по-настоящему: чтобы ободрить, а не от скуки или из выгоды. Иные писали письма, чтобы отправить их с последним гонцом в Южный Оплот, мучительно подбирая слова: ведь, кто знает, может, завтра даймоны пойдут на приступ и времени не останется. Неграмотные, а их было подавляющее большинство, выстраивались в очередь к писцу, который по такому случаю не брал платы за свою работу. Тот, у кого оставалась в городе возлюбленная, родня или просто хорошие приятели, отпрашивался у начальства хотя бы на часок – попрощаться. Одинокие же воины угрюмо проводили время в кузнице, на тренировочной площадке или в трапезной.

Много людей проводили это время в храме форта. Воин-священник Никос исправно проводил службы, принимая людей до самого отбоя.

Марк был ныне постоянным посетителем храма в предрассветное и вечернее время. Весь остальной день он проводил на тренировочной площадке. Здесь его уже приветствовали как бывалого мечника, прося порой поделиться какими-либо секретами владения мечом. Всем было невдомёк, почему этот мрачный, угрюмый воитель, прозванный Седьмым миротворцем, почти всё своё время посвящает тренировкам. Марк отрабатывал удары мечом, прыжки, перекаты, пробовал другие виды оружия. С лёгкими деревянными мечами для дружеских поединков он состязался с другими воинами и почти всегда побеждал. Инструктор мечников сразу заприметил необычайно способного бойца. Он намеренно ставил против Марка опытных воинов, порой выставлял против него одного двух-трёх противников. Его поражало даже не то, что Седьмой миротворец побеждает с такой лёгкостью, сколько сама его манера боя. Проводя яростную, сокрушительную атаку, Марк умел остановить учебный меч у самой головы противника. Если после ударов других бойцов у людей оставались синяки, ссадины, ушибы, то удар Марка, несмотря на его неистовые атаки, всегда был мягким, не оставляя на теле ни царапины.

– Ты довольно хорош для поединков, миротворец, – сказал ему инструктор. – Но всё твоё мастерство годится для боя один на один, а не для общей свалки. Тебе не мешало бы научиться сражаться в строю – война на носу, время поединков закончилось.

– Не могу, – ответил Марк. – У меня есть один незавершённый поединок.

Один раз к нему подошёл сам Мегорий, предложив посостязаться. После нескольких секунд поединка, Марк получил по шлему, увлёкшись мощной атакой.

– Плечи расслабь. Ты слишком напряжён, слишком стремишься к победе. Это непростительно. Ты должен биться не из расчета, что бой закончится через пять секунд. Будь готов биться пять часов подряд.

Позже он отозвал Марка в сторону.

– А теперь скажи мне, приятель, что тебя мучит? Жажда мести, что ли? Мечтаешь отомстить за Никту, миротворец?

– Нет. Это не месть, – ответил Марк. – Всего лишь страх. Страх перед ответственностью за тех, кто ещё может погибнуть из-за меня.

– Маркос, Маркос, – усмехнулся Мегорий. – Никта тебе обо мне рассказывала?

– Немного. Ты любил её, да?

Молодой военачальник без всякого смущения кивнул.

– Она мне сразу приглянулась. Ещё тогда, когда я впервые увидел её – сразу после Амархтонской битвы. Я всё время знал, что нам не быть вместе, даже если случится чудо, и она меня полюбит. Но продолжал лелеять глупую мечту… Эта мечта мне придавала сил и рвения. А Никта часто о тебе рассказывала… порой я чувствовал, что начинаю ревновать! – Мегорий рассмеялся. – Эх, о чём это я хотел рассказать?.. Мне двадцать пять лет. Я не понимал, чем я так отличился в Амархтонской, что Сильвира поставила меня командовать лучшей когортой королевства. А Никта тогда сказала: «Твоя сила, Мегорий, в том, что ты совершенно не боишься ответственности. Потому твои отряды и побеждали там, где не могли справиться другие. И ведь это правда. В битве на Площади четырёх фонтанов множество вверенных мне людей погибли. А меня страшные сны не мучают. И даже никакой угнетённости не чувствую, – Мегорий хлопнул Марка по плечу. – Не бойся ответственности, Маркос. Люди, следующие за тобой, сами знают, на что идут. Ты не всесильный, и не можешь уберечь каждого, кто тебе доверен. Даже если тебе доверен всего один человек. Осознай, что ты не Спаситель, и заранее избавься от чувства вины за чужую смерть. И страх перед ответственностью исчезнет как дым.

Марк всё понимал. Но ему было проще забыться в изнурительных тренировках. Все приёмы, какие он знал, по-новому оживали в разуме, руки интуитивно отбивали удары, старые техники, оттачиваясь до мастерства, воспринимались теперь совершенно иначе. Оскал Барса, Лесной Вихрь, Тень над Водой, Слияние души и клинка, Железный Охват – пожилой инструктор диву давался, сколько всего знает этот молодой боец.

Вечером Марк подолгу пребывал в храме, изредка произнося молитвы, но чаще – просто стоял, опустившись по-рыцарски на одно колено, и молча внимал храмовой тишине, нарушаемой лишь шёпотом молитв.

– Зачем ты так изматываешь себя? – спросил его гарнизонный священник Никос. – Что за стремление подтачивает твою душу и лишает покоя?

Марк ответил прямо:

– Я хочу убить одного нелюдя.

– Убить? Ты считаешь это достойной целью аделианина?

– Он не человек. Он нелюдь.

– Не в этом суть, Маркос. Человек, нелюдь, даймон, дракон… Убить – это не цель. Это желание убежать от себя. Даже если ты добьёшься своего, это не принесёт тебе ни свободы, ни успокоения.

И это Марк понимал. Но направить бушующую внутри него энергию гнева, горечи и вины больше было некуда. Молитва и пребывание в храме не очищали его от этих чувств, только придавали им ясность, а изнурительные тренировки помогали направить их на вполне чёткую цель. Пока что – недостижимую.

Вернувшись в свою полутёмную комнату на втором этаже, Марк отпил из кувшина терпкого, горьковатого сока, подошёл к окну и глянул во двор, прислонившись к холодному мутному стеклу.

На душе лежала невыносимая тоска. Днём ещё можно было отвлечься, упражняясь с мечом, утром и вечером – поразмышлять в тишине храма, но ближе к ночи становилось совсем плохо. На него находило что-то тоскливое, одинокое, безнадёжное, настолько мучительное, что не раз возникало искушение залиться красным амархтонским вином, невзирая на гарнизонные запреты. Он не понимал, что происходит с ним в этот предночной час, и что за сила поднимается в нём, причиняя такую боль. Цели, планы, устремления, замыслы – всё смешивалось и расплывалось, и ничто не казалось важным. Без хранительницы всё теряло смысл.