Андрэ Нортон - Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов

Я обыскивала взглядом стены; сама невинность этих цветочков и шёлковых лент показалась мне подозрительной. Я вздрогнула, поняв, что здесь никогда не буду чувствовать себя в безопасности, что мне нужны все силы ума и вся решимость, но как раз этого мне сейчас и не хватало.

Труда взяла ещё одно полотенце, окунула в воду и выжала. Я уловила запах трав, достаточно сильный, чтобы заглушить стыд моей болезненной рвоты. С этим полотенцем в руке Труда подошла ко мне.

Наклонившись, чтобы вытереть мне лицо, она загородила полотенцем мои губы, и я поняла, что девушка тоже боится, что за нами шпионят.

— Есть ли отсюда выход — для нас? — шёпотом спросила я.

— Ах, благородная леди, пусть это полежит у вас на лбу. Вам станет легче, когда вы отдохнёте, — громко проговорила она, потом еле слышным шёпотом добавила: — Я не вижу… пока…

— Мне так плохо, — я застонала, чтобы подкрепить свои слова. — Воды — я хочу воды…

— Сейчас, благородная леди!

Я лежала, прикрыв глаза, но осматривая всю комнату. Труда отошла к столику и стала наливать из кувшина воду в чашку, и в это время в дверь постучали. Я постаралась не напрягаться, не показывать свой страх. Служанка подошла к двери и открыла её.

Там стояла графиня. Лицо её выражало озабоченность. Насколько она искренняя? Я думала об этом, когда графиня миновала Труду и подошла к постели.

— Амелия! — я почувствовала запах её духов, густой и приторно сладкий. Должно быть, она встала совсем рядом. — Амелия?..

Я позволила себе медленно открыть глаза, делая вид, что ничего не вижу.

— Амелия, дорогая, как вы себя чувствуете? — она взяла мою левую руку, на которой всё ещё оставался отвратительный знак предательства, и сжала в своих руках. И хотя её тело было тёплым и влажным, мне показалось, что я притронулась к змее. Пришлось использовать всю силу воли, чтобы не вьщернуть руку. И то, что я этого не сделала, было моей победой, маленькой, но победой.

— Больно… — слабо сказала я. — Голова… болит…

— Да, вы больны, но скоро вам станет лучше. Лежите спокойно, моя дорогая, спите, если можете. Спите…

Она осторожно положила руку мне на грудь. На её полных губах играла лёгкая улыбка. В свете ламп — а может, потому что я стала внимательней, — лицо её приобрело новое выражение. Та легкомысленная модница, что так долго была моей спутницей, исчезла без следа. Выпрямившись и отвернувшись от постели, ока резко обратилась к Труде:

— Ухаживай за своей госпожой получше, служанка. За ней нужен постоянный уход. Эта неожиданная лихорадка бывает очень опасна, часто так начинаются серьёзные болезни. Мы послали за врачом в Грумлу, но он до завтра не приедет.

Труда присела, опустив глаза. Я видела, как она проводила графиню до двери. Руки её занялись затвором, я увидела, как она с тревогой оглянулась на меня. Постояла немного, проводя пальцем по нижней губе, глубоко задумавшись, потом быстро вернулась к постели, принялась поправлять подушку, приподняла меня, как будто я ещё очень слаба, и при этом наклонилась к самому моему лицу. И прямо в ухо неслышно проговорила:

— С двери сняли затвор, я не могу её закрыть.

Я подумала, что как последнее средство мы могли бы забаррикадировать дверь мебелью. Но время для этого ещё не настало, я была уверена, что пока наше положение ещё не стало настолько отчаянным.

— Карта… — прошептала я. — Можешь достать карту?

Выбраться, не только из Кестерхофа, но из этой части проклятой страны, где граф всемогущ, — такова была моя первая мысль. Мы две женщины, мы одни и станем лёгкой добычей любого под этой крышей. Я с ужасом вспомнила предположение Труды, что когда выйду — если выйду отсюда, то буду способна лишь покорно играть навязанную мне роль. Предложение барона о фиктивном браке ничего не значит. О нём можно легко забыть.

— Не знаю, — ответила Труда.

Я снова откинулась на подушки, которые она поправила. Труда принесла мне воду, которую я раньше попросила, и я напилась. На самом деле это была проверка, не вызовет ли вода болезненную реакцию. Но я легко её проглотила, и тошнота не появилась.

Труда села в низкое кресло у лампы. Она раскрыла шкатулку, достала оттуда вязанье. Девушка казалась образцовой служанкой, не привыкшей сидеть сложа руки, даже когда присматривает за больной. А я осталась со своими мыслями, которые шли по кругу, не оставляя надежды, показывая полную мою беспомощность.

На каминной доске стояли небольшие фарфоровые часы, и их тиканье, казалось, заполняло всю комнату издевательским смехом. Пока у меня имелось достаточно времени, но оно пройдёт бесполезно, если я не начну действовать.

Ночью самые смелые решения, принятые днём, отменяются, храбрость оставляет человека. Я строила планы и тут же отказывалась от них, видя их неисполнимость. Труда положила работу — квадратный кусок белой ткани — на стол и достала из шкатулки маленький инструмент со свинцовым наконечником. Я сама пользовалась таким, чтобы помечать на ткани узор для вышивки. Время от времени она заглядывала в небольшую книгу, в которой, очевидно, содержался рисунок, с такой сосредоточенностью, что я негодовала: как она может этим заниматься в такое время? Наверное, её помощь мне — одно притворство, она просто хочет втереться ко мне в доверие, чтобы потом предать меня…

— Я хочу пить, — сказала я наконец, не в силах больше смотреть на её сосредоточенность чем–то совершенно чуждым моим бедам.

— Сейчас, благородная леди! — она встала, но, словно случайно, сунула квадратный кусок ткани в карман передника, так что он наполовину свисал наружу. Снова наполнила чашку и принесла мне.

Поднеся чашку к моим губам, она встретилась со мной взглядом, потом перевела взгляд на свой карман. Я сразу поняла её и двумя пальцами, как щипцами, захватила край ткани. Потом выпила воду, Труда пошла ставить чашку на место, а ткань оказалась у меня под рукой.

Я повыше натянула одеяло, расправив при этом кусок муслина, и взглянула на него. На самом деле на нём оказался не рисунок для вышивки. Сначала я не поняла, что вижу, но потом заметила в центре чёрную точку, а над ней букву К. Кестерхоф? От него отходили две дороги — такими я посчитала линии. Одна, я была уверена, по которой мы приехали, а вторая вела в противоположном направлении, через горы, в деревню, где у графа тоже есть власть. Всё остальное было пусто, и я могла представить себе дикую местность, которая, я в этом не сомневалась, патрулируется такими людьми, как лесник, тот самый, что сегодня утром не позволил мне пройти дальше.

Углубиться в этот лес без проводника — глупость, я над этим даже не задумалась. Обе дороги тоже будут охраняться. Итак, мои надежды на побег рухнули. Что мне оставалось?