Анастасия Эльберг - Weekend

— Два года назад я развелась с мужем… или он со мной развелся. Я ушла с головой в работу и, мне кажется, всю свою жизнь превратила в сплошную работу… — Я тщательно выговаривала ей подробности жизни Теодоры Барт, ловя себя на мысли, что эта часть меня действительно переживает все перечисленное. Даже развод с Сэмом, хотя такие существа как мы просто не способны глубоко привязаться к смертному. Ванесса слушала, делая пометки. Я ощущала ее состояние: спокойную сосредоточенность. Если она и пришла к каким-то выводам, то виду не подала. — Я не знаю, куда и зачем иду. Дни одинаковые. Работа, дела, встречи. Сумасшедшие дни и ночи. А внутри пустота.

Я закончила монолог и перевела дыхание. Кажется, получилось вполне по-человечески? По меньшей мере, на лице доктора не было и тени удивления. Вполне банальная история мне удалась. Хотя грустно то, что почему-то вспомнился Сэм.

— Где вы остановились, Теодора? — спросила через какое-то время Ванесса, закончив записи.

— Пока нигде.

Я пересела на кресло у ее стола и посмотрела ей в глаза. Доктор замерла на мгновение. Черт. Мне не всегда удается скрыть собственную сущность — холодный взгляд бессмертного существа не так легко сменить эмоциональным человеческим.

Ванесса протянула мне какую-то визитку.

— Это отличная гостиница в центре города. Рядом театр, ресторан, несколько магазинов. Отдохните сегодня, а завтра мы продолжим.

— Я настолько безнадежна?

Возможно, мои глаза сказали доктору слишком многое — она машинально поправила волосы и улыбнулась.

— Ну что вы, мисс Барт…

Она не закончила фразу, снова улыбнувшись и закрыв свои записи.

— Театр, кстати говоря, прекрасный. Вам нужно отдохнуть. А мне нужно подумать. До завтра, мисс Барт?

— До завтра, доктор, — кивнула я, поднимаясь.

Я пришла в себя только за рулем. Закурила и рассмеялась собственной дурости. Эта игра в человека начала приносить какое-то мазохистское удовольствие. Еще чуть-чуть и я начну себя жалеть и ныть, жалуясь на судьбу! И при этом оставалось странное ощущение неудовлетворенности: я не знала, куда себя деть без череды звонков и суеты Треверберга. Этот маленький город просто усыплял. Усыплял инстинкты.

Отель, рекомендованный Ванессой, оказался милым и вполне приличным. Я сняла номер на сутки. Не знаю, чем для меня обернется завтра. Не знаю, чем для меня обернется даже сегодня. Впору начать самой себе напоминать «Я Теодора Барт, я Теодора Барт, я не умею читать мысли, я устала и хочу отдохнуть». Контрастный душ привел меня в чувство. Запрещая себе думать, я позвонила администратору и заказала билеты на ближайший спектакль в драматическом. Вряд ли они меня порадуют или удивят, но надо же играть роль до конца.

Я всегда любила театр. Была знакома с Шекспиром, Мольером, даже играла в некоторых постановках (когда-то давно). Спонсировала талантливых драматургов. А сейчас собралась идти в самый обычный театр — сама не знаю, на какую пьесу.

Разворошив багаж, я выбрала узкое длинное водолазку-платье с широким поясом и расклешенной юбкой. Немного завила волосы. Не стала собирать их в прическу. Выложила на туалетном столике содержимое косметички. Продолжая играть в человека, нельзя забывать, что я женщина. Если говорить откровенно, косметика мне была не нужна. Но сейчас хотелось создать какой-то образ. Создать при помощи кистей. Рисовать на своем лице — очаровательно. Есть в этом что-то магнетическое. Когда несколькими четкими и умелыми штрихами мы меняем не только выражение лица, но и, казалось бы, сам характер.

Дымчатый макияж подходил сюда лучше любого другого. Яркие глаза, подведенные черным, переходящим в серебро, длинные ресницы, немного прищуренный взгляд. На губы немного блеска. Румяна.

Девочка с обложки. Вернее… Я вполне подходила под образ роковой женщины. Ни разу не запутавшейся в себе. Вполне сильной и самодостаточной. Осталось только придумать, что делать с глазами. Хотя при таком макияже их обычно ледяное выражение можно трактовать ох как по-разному.

Я взяла клатч, бросила туда ключи от машины и портмоне с чековой книжкой, и вышла, прикрыв дверь номера. Если у меня что-то украдут, будет повод повеселиться.

Администратор проводил меня более чем красноречивым взглядом. Я молча взяла у него привезенный из театра билет, кокетливо наклонила голову набок и, улыбнувшись, ушла. В этом было что-то милое. Я сама себе напоминала засидевшегося дома ребенка, которому не терпится вылезти на улицу и почудить . Я не ребенок, но женщина. Значит, и чудачества будут соответствующими.

Драматический театр находился в квартале от отеля. Идти пешком не хотелось, и я приехала на такси (если играть избалованную жизнью аристократку, то до конца).

Такие места называют президентскими или королевскими ложами. Отдельный вход, абсолютный покой и прекрасный обзор. Я села в мягкое кресло, взяла в руки бинокль (для вида) и замерла. Театр был небольшим, но богато и со вкусом отделанным. Смотреть спектакль совершенно не хотелось — я рассматривала зрителей. Странно. Но зал был полным.

Уже прозвучало два звонка, зрители ждали третий. Они негромко переговаривались. Дамы в вечерних платьях, кавалеры в костюмах. Мне казалось или я перенеслась в незабвенный девятнадцатый? За несколько минут до спектакля начал собираться партер. Самая тяжелая публика, самая искушенная и самая безразличная.

Мое внимание привлекла фигура мужчины, слишком знакомая, чтобы я обошла ее вниманием. И слишком выделяющаяся на фоне местной элиты. Джинсы. Ослепительно белая рубашка. В руке барсетка. Горделивая осанка, прямые плечи, удлиненные черные, оттененные серебром волосы. Он вел с собой долговязую рыжеволосую дамочку в кричащем алом мини. Ей-богу, для полноты картины только болонки не хватает. Но плевать на дамочку. Это был Сэм Мун. И мне интересно, какого черта он тут делал.

Я прищурилась, сверля его спину взглядом и почти желая, чтобы он обернулся. Естественно, не обернуться он просто не мог. Он усадил дамочку на ее место и с тревогой оглядел зал. Так, будто что-то почувствовал. Встретившись со мной взглядом, он замер с таким видом, словно увидел приведение. Кажется, даже побледнел. Достал из барсетки телефон. Удивленно уставился на экран, когда ему сообщили, что мой аппарат выключен. Я снисходительно улыбнулась и отвернулась, глядя на сцену. Знаю, теперь при каждом удобном случае он будет смотреть туда, где видел меня при свете, и надеяться, что я ищу его глазами.

Я почувствовала, как в груди поднимается терпкая волна предвкушения. Этот милый человек жил со мной несколько лет. И наведывался ко мне даже после развода. Я знаю, что ни одна смертная женщина не сможет ему принести и десятую часть того, что он получал со мной. Я относилась к нему тепло, даже нарушала наши правила, вдыхая в него силу. Но, увы, Сэм оставался всего лишь человеком. И возраст не брал свое только по известной мне причине. Он не мог бы понять меня такой, какой я была на самом деле. А Теодора… Я не могла все время носить маску. Мы расстались по молчаливому согласию. Кажется, он снова женился… или собирался. Что не мешает ему спать с каждой понравившейся ему женщиной. Эта рыжая болонка — конфетка на пару ночей. Впрочем, не думаю, что она рассчитывает на что-то большее. Ресторан, театр, дорогой подарок — и оревуар.