Вероника Иванова - Отражения (Трилогия)

На моё счастье, шпион-кудесник, видимо, слишком торопился, потому что оставил дверь приоткрытой. Правда, в узкую щёлку я почти ничего не разглядел — только руку человека, стоявшего рядом с выходом. Руку, которая поднималась вместе с...

Тому, кто ни разу в жизни не видел любимого оружия кихашитов [83], и в голову бы не пришло испугаться костяной трубки длиной в две ладони и толщиной не более пальца. По крайней мере, в первый момент. Впрочем, второго момента не наступило бы, потому что иглы, которыми каждый убийца из Южного Шема может попасть в глаз бабочки с очень даже большого расстояния, смазаны очень неприятным зельем, которое... Скажем так: после попадания которого в кровь, жертве покушения можно начинать сооружать надгробие.

Фрэлл! Это что же получается?! Сейчас какая-то сволочь убьёт моего главного подозреваемого, и я останусь ни с чем? Нет, мои дорогие, так не пойдёт! Не позволю!

И я со всей дури (а как же иначе?) ударил ногой по двери.

Издав жалобный треск, дерево впечаталось в руку, пальцы которой сжимали трубку. Кихашит пошатнулся, роняя своё оружие, но изготовиться для новой атаки не успел. По очень простой причине: последовать за дверью и приставить к горлу опешившего убийцы обнажённый клинок не составило труда даже такому неуклюжему типу, как я.

— Простите, что нарушил ваше уединение, господа, но мне показалось, что негоже омрачать и так уже ненастный день смертью.

Люди, находившиеся в комнате, перевели взгляды на меня. Те, кто был в сознании, разумеется, потому что мальчик, лежащий на постели, судя по всему, забылся сном после тяжёлого приступа.

Лаймар. Удивлённый. Недовольный. Растерянный.

Бедно, но опрятно одетая женщина — видимо, мать больного ребёнка. Заплаканная. Дрожащая то ли от холода, то ли от страха.

Убийца, наверняка играющий роль отца семейства — человек более чем средних лет, с не запоминающимся лицом. Напряжённый и бесстрастный. Непорядок! Он должен меня бояться, разве нет? Я же такой стра-а-а-ашный!

В целях внушения незаслуженного уважения, позволяю «старшей» кайре прижаться к коже под подбородком кихашита чуть-чуть теснее. Самую малость — даже кровь не выступает. Заодно поигрываю Пустотой, то касаясь ледяным дыханием живой плоти, от отзывая свою вечную спутницу назад. Наверное, именно ей и удаётся заставить убийцу, с раннего детства презревшего страх смерти, вздрогнуть. Ещё бы: если, умирая, вы знаете, что воплотитесь в лучшем теле и лучшей жизни, Уходить не страшно. Но раствориться там, где ничего не было и никогда не будет... О, подобное испытание могут выдержать не все! Собственно говоря, вообще никто не выдержит. По моему скромному разумению. Я и сам, кстати...

— Поручитель? Провинность?

Эти вопросы могут показаться странными кому угодно, но только не человеку, нервно сглатывающему слюну. И он, и я играем сейчас по одним правилам. Правилам старинной, но до сих пор распространённой игры под названием: «Остаться в живых». А ещё вашему покорному слуге посчастливилось в своё время ночь напролёт слушать пьяную исповедь г’яхира [84], который считал, что не сможет дожить до рассвета. Как же он ошибался: смерть настигла парня лишь сутки спустя... А мне — в качестве посмертного дара собутыльника — досталась груда совершенно бесполезной, на первый взгляд, информации. Но, как выясняется, ничто в этом мире не пропадает зря!

— Я не буду повторять дважды! — в самом деле, не буду. Хотя бы потому, что сам забуду, о чём спрашивал.

— Поручитель — г’яхир Полуденной Розы [85]эс-Сина [86]. Вина — нежелание содействовать.

Вот как? Браво, Лаймар! Я бы, например, не рискнул отказаться от предложения «принять посильное участие в созидании славного будущего Южного Шема». Впрочем, мне и не предлагали. Нос у меня не в том масле испачкан.

— Можешь вернуться домой. По праву het-tаany я принимаю обязанности Поручителя, — убираю кайру в ножны, и убийца облегчённо выдыхает.

Могу понять, почему: ты уже настроился на безвременную кончину, да ещё вкупе с невыполненным заказом, что для кихашита тяжелее всех и всяческих долгов, и тут на тебе! Какой-то беспечный чудак произносит волшебное слово «het-tаany», принимая на себя грех твоей оплошности... Можно вознести искреннюю хвалу богам и смело отправляться за новым заданием.

— Как мне назвать Вас, господин? — немаловажный вопрос.

— Скажешь: тебя отпустил тот, кому Шан-Мерг подарил свой последний вздох.

Минута тишины. Такая долгая, что кажется Вечностью. А потом кихашит опускается на колени и лбом касается дощатого пола, отдавая дань почитания прозвучавшему имени. И — мне. Эх, дяденька, не заслуживаю я такого. Всего-то и сделал, что...

...Никак не могу привыкнуть к нескольким очень досадным мелочам. К вою песчаной бури за стенами хирмана [87]. К чадящим фитилям масляных светильников, распространяющим в воздухе аромат подгоревшей еды. К ощущению полнейшей беспомощности перед злорадной ухмылкой Судьбы...

Непогода застала меня посреди ничего — как раз на том участке эс-Сина, где проще встретить демона, нежели человека. На какие доходы существовал хозяин обшарпанного «приюта», можно было только догадываться. Наверное, обирал трупы постояльцев. Впрочем, я куда больше боюсь не высохшего под знойным солнцем пустыни старика, а того, кто волей случая составил мне компанию.

Мужчина, вдвое старше меня. А может, и не вдвое: скорбные морщины, рассёкшие высокий смуглый лоб, никого не омолодят. И глаза... Про такой взгляд говорят: «потухший». И тому есть причины. Шан-Мерг (как он сам представился) собрался умирать. Только я никак не могу понять, на чём основывается его жуткая уверенность в приближении смерти.

Всю предыдущую ночь мы провели без сна: он — беспрерывно рассказывая о себе и своей... хм, работе, я — слушая. И борясь с крупной дрожью, потому что мне было страшно. Очень страшно.

Мой собутыльник оказался г’яхиром. Какой именно провинции — я забыл сразу же, как только осознал, что делю стол и кров с человеком, которому ничего не стоит забрать мою жизнь. И не только жизнь, кстати: я ведь дожидаюсь каравана. Дожидаюсь, сидя на деньгах и верительных грамотах х’аиффа. Если что-нибудь потеряю или того хуже — меня обворуют, можно не возвращаться к Заффани. Проще самому закопаться в песок. Прямо за дверью...

И даже выпивка не помогает. Хвалёное «Дыхание Пустыни» не то, что не расслабило тело и не успокоило сознание, напротив: натянуло все нервы, как струны лютни. Голова гудит от смешанных в кучу откровений г’яхира, постепенно тупея и отпуская все мысли, кроме одной... Я выберусь отсюда ЖИВЫМ?!

— Ты слушаешь?

— А?... Да, конечно... — поднимаю взгляд от стола.

Подёрнутые пеплом тоски угольки глаз смотрят на меня в упор. Очень и очень внимательно.