Александр Бреусенко-Кузнецов - Мёртвые душат

Последних набралось пару сотен, и прибывали всё новые, без труда размещаясь под стенами и между колоннами Зеркального зала. А ведь среди приглашённых были и мёртвые великаны в три-четыре человеческих роста, хозяева древних замков, расположенных в окрестностях Цанца. Мертвец-дворецкий, облачённый в щегольскую ливрею дома Цилиндронов, по мере появления гостей торжественно объявлял, стуча в гонг:

— Господин посланник Смерти Чичеро из Кройдона, что в Отшибине!

— Господин магистр некромантии Зо из Гуцегу!

— Господин великан Ногер из Батурма с супругою и дочерьми!

— Господин Председатель Лиги великанов Югер из Гарма!

— Господин посланник Смерти Дрю из Дрона…

Услышав имя ещё одного посланника Смерти, прибывшего в Цанц, Чичеро напрягся. Ему хотелось взглянуть на коллегу и попытаться по внешнему виду угадать суть его миссии. Увы, мелко семенящие ноги, управляемые нижним карликом Лимном, — до того лихо уносили его вглубь Зеркального зала, что Дулдокравн едва не вывихнул шею, пытаясь выделить в отражаемой зеркалами толпе фигуру второго посланника. Ладно, оставим на потом.

Большинство гостей симпозиума пришло сюда не впервые. Добродушная непринуждённость, с которой вели себя мёртвые великаны, показывала, что они — в хорошо знакомой обстановке. Должно быть, традицию устройства симпозиумов, подобных этому, Цилиндрон ввёл специально для сплочения своего воеводства.

Основной частью всякого симпозиума считалось пиршество, и пришедшие именно ради него великаны нет-нет, да и посматривали в сторону соседнего Пиршественного зала, где громоздились столы со снедью. Но тон здесь задавали интеллектуалы-некроманты, пришедшие поговорить о высоком. Войдя, Чичеро сразу приметил некромейстера Гны, стоявшего в кругу своих почитателей и разглагольствовавшего на темы Жизни и Смерти в самых пафосных выражениях. Почитателей было столько, что нечего было и думать пробиться к нему, дабы передать ответ Фалька о красителях, — и Чичеро решил обождать.

Была здесь и сравнительно небольшая группа бальзамировщиков с краснокожим Фальком во главе, скромно занявшая один из углов Зеркального зала. Помня добрый совет Фалька, Чичеро решил держаться от этого угла подальше. Но стоило ему повернуться, чтобы отойти прочь, как он столкнулся с любителем живых червей Карамуфом, улыбнувшимся ему с неким многослойным намёком, утонувшим в рельефе щёк. Ростовщик оскалился как будто бы сразу и ободряюще (вот они, так необходимые вам бальзамировщики!), и осуждающе (да вы, похоже, колеблетесь, посланник, не решаетесь к ним подойти?), и сочувственно (жаль на себя потратиться, да?).

Двигаясь по залу, многократно отражающему гостей в зеркалах, посланник Смерти невольно смещался к его пустынному центру, ограждённому колоннадой. У одного из шести притаившихся между колоннами фонтанов Чичеро остановился.

Здесь было особенно тихо. Лишь тонкая светлокожая девушка с осанкой аристократки, но в простоватом платье, сидела у воды. Будто не замечая происходящего вокруг празднества, она читала иллюстрированную книгу в тяжёлом деревянном переплёте, — кажется, старинный роман Зраля «Любовь и Смерть».

— Кто вы? — не то вырвалось у Чичеро от неожиданности, не то просто им подумалось, но было услышано: девушка подняла на него взгляд.

— Меня зовут Лулу Марципарина Бианка, можно просто — Бяша.

— Я Чичеро из Кройдона, что в Отшибине.

— Знаю, посланник.

И только тут недоумевающий Чичеро догадался, кто она такая: дочь Умбриэля Цилиндрона, вот кто! Та, в честь которой якобы и был собран весь этот праздничный симпозиум. Девушка не попала в центр внимания собравшихся, что, по всему видать, входило в здешний порядок вещей. Её едва замечали. Симпозиумы — мероприятия официальные, и семейная жизнь цанцкого воеводы может давать для них лишь красивые поводы, но не веские причины.

Впрочем, и дочь Управителя чувствовала себя на симпозиуме вполне свободно: вопреки протоколу, сидела себе у фонтана и читала; да и с гостем из Отшибины познакомилась сама, не дожидаясь, когда их представят. Более того, отложив свою книгу, она встала, подошла к опешившему посланнику и, властно протянув тонкую ладонь для поцелуя, с вызовом произнесла:

— Вам придётся меня сопровождать!

— Да-да, конечно, — пробормотал он.

Клюнув носом эту тёплую ладонь, Чичеро вновь аж остолбенел, обнаружив, что цилиндронова дочка — живая. В этом, конечно, коли поразмыслить, удивительного мало, ведь ей и было-то едва за тридцать, а в этом возрасте немногие женщины думают о вечности и готовятся к переходу в мертвецкий статус. И всё же она показалась ему в тот момент единственной живой на этом празднике Смерти, — не считая, конечно, отдельных второразрядных слуг.

Впрочем, скоро Лулу Марципарина представила ему свою также ещё живую подругу, отозвав её из того самого кружка бальзамировщиков, которого Чичеро положил сторониться, — госпожу Кэнэкту. Это была дама с более пышными формами, чем у цилиндроновой дочки, и постарше её на доброе десятилетие. После знакомства Кэнэкта обернулась громкоголосой хохотушкой — из тех общительных дам, которые, ещё в молодости уверовав в соблазнительность своего смеха, с тех пор почитают за долг одаривать им присутствующих.

Вообще-то Чичеро с большим предубеждением относился к живым людям — если честно, и в грош их не ставил. Но то, что у Управителя Цанцкого воеводства оказалась живая дочь, сбивало с толку.

Ясно, что живые люди — низшая раса; это подлые существа, закосневшие в предательстве. Живые карлики, в отличие от них, остаются носителями величия своего народа, но они-то как раз и стремились войти в сонм мёртвых, а остались живыми лишь по историческому недоразумению.

Карлики не были приглашены на торжественный пир Смерти, ведь люди, всегда норовящие их оттеснить с мировой арены, прорвались на него первыми. Великий народ и по сей день не включён в число вступивших на путь прогресса лишь по одной досадной причине: ещё заживо предубеждённые против карликов люди-некроманты до сих пор отказывались проводить над ними свои обряды перехода в посмертье…

С госпожой Кэнэктой посланник познакомился без малейшего воодушевления, а ладонь ей целовал с известной гадливостью. Живым людям — в отличие от вынужденно живых карликов — нет оправдания. Уж они-то могли легко обратиться в мёртвую элиту мира — но не сделали это (конечно, из-за характерной для людей варварской тупой ограниченности). Вот к дочери великого мертвеца Цилиндрона не применимы обычные мерки; она и отвращения-то, если разобраться, не вызывает, только одно удивление. Другое дело — её корова-подруга, которую Чичеро сразу невзлюбил: тут уж, поди, все возрастные рамки пройдены, почему она ещё не мертва?