Катерина Диченко - Механик и все-все-все

— Да, но лучше бы этого не делали… Верковен умер, так и не узнав, что за чертовщина происходит с этой рудой, а я собственную бригаду подозревать начал.

— На Иштаре вы искали, кто дал механику руду?

— Да, но откуда вы знаете? — Скорее испуганно, чем удивленно спросил Кузьмич у Шэйна.

— Просто предположил, что некто дал профессору этот кусочек руды и сопоставил данные, — равнодушно пожал плечами парень.

Ага, сопоставил он. Просто! Я превосходно знаю, что Шэйн, как никто прекрасно осведомлен о «теневых» рыночных отношениях, в особенности на Иштаре. Где, как не на острове можно приобрести ограниченный в продаже и использовании бесценный материал механики. Болотная руда так просто не продается с прилавка. А вот услышав, что я и Кузьмич виделись на Иштаре, действительно сопоставил факты.

— К сожалению, я так и не смог найти того человека.

— Кто еще, кроме вас знал об этом?

— Я никому не говорил, а насчет Брагара ничего сказать не могу. Он всегда был немногословен… Не знаю.

— Скажите, а вы случайно не сохранили тот очиститель воздуха, из-за которого он умер?

Идея проверить сломавшийся механизм появилась внезапно и показалась мне довольно удачной. Возможно, я смогу увидеть то, что не заметили следователи префектуры.

— Так как дело закрыли, как несчастный случай ничего забирать не стали. Личные вещи профессора передали супруге, а очиститель остался здесь. Нужен?

— Да. Я хочу его изучить, может, найду чего.

— Его принесут вам… только вот, — замялся Кузьмич, неловко забивая в трубку свежий табак, — я-то думал, что приедут двое мужчин и комнату одну на двоих освободил. У нас сейчас с жильем не очень, вахта в самом разгаре.

— Одну так одну, — равнодушно отозвался Шэйн.

Я тоже не была против. И не только по причине банальной влюбленности, но и из-за древнейшего инстинкта самосохранения. Полагаю, будет верх наивности беспечно исключать возможность проявления агрессии со стороны виновного. Всем и так понятно, почему мы приехали.

— Возможно, сейчас я покажусь вам слишком жестокой, но постарайтесь не обижаться и не принимать на свой личный счет… Кто из ваших подчиненных мог пойти на убийство Верковена?

Лицо мужчины скривилось, как будто он откусил большой кусок лимона и разжевал его.

— Понимаю, не хочется так думать о своих и уж тем более сдавать их пришлым, но Брагара тоже не был виноват и даже не предал огласке такое щепетильное дело.

— Я подумаю над этим вопросом и постараюсь вспомнить, кто из ребят в те дни был рядом с профессором. А вот сам сектор можно будет осмотреть только завтра утром. Вечером пускать вас туда не имею права по технике безопасности.

— А кто нас утром повезет?

— Я. Не хочу повторения прошлой истории.

— Мы все этого не хотим, — мрачно хмыкнул Шэйн и лениво посмотрел в окно.

Пока мы беседовали, за окном заметно потемнело и близился вечер. Зима есть зима и, несмотря на отсутствие снега, она была в своих правах. После четырех часов, солнце начало клониться к горизонту, окрасив очистившееся от туч небо в красные тона и щедро залив болото закатными лучами, превратив его в кроваво-красную топь. Из окна Кузьмича прекрасно просматривалось бескрайнее болото и от этого унылого вида становилось тоскливо на душе.

— Кстати, Кузьмич, когда ваш бригадир Истеров узнал, что я механик, он очень обрадовался. У вас что-то сломалось?

Лицо Кузьмича приобрело тоскливое выражение, отчего он стал похож на грешника, узнавшего перечень всех кар, предстоящих испытывать до скончания веков.

Если бы я знала, к чему приведет мой наивный вопрос, прикусила бы себе язык и хранила спасительное молчание.

Вот уже битый час я сидела в столовой многофункциональной «администрации» и ремонтировала шакти. Этот прибор внешне напоминает прямоугольный компас. Имеет три стрелки и специальные обозначения. Сама по себе работа была несложная и при наличии инструментов (до сих пор не могу поверить, что они у меня есть!) на ее выполнение ушло бы минут тридцать от силы. Но, увы, и ах, непосредственное наличие хозяина шакти мешало мне не только работать, но и держать мою нервную систему в более-менее адекватном состоянии.

Короче, из-за Базиля Ружеча, долговязого худощавого мужчины с темными седеющими волосами, длинными свисающими ниже подбородка черными усами, глубоко посаженными карими глазами, из-за его лицо имело постоянный унылый вид и монотонным нудным голосом, я реально понимала, что скоро взорвусь и мои нервные клетки живописно разлетятся по залу.

Как оказалось, Базиль — страшный пессимист, помешанный на приметах. Плохих приметах! На любой жест, слово, случайно оброненный предмет он тут же выдавал душераздирающее пояснение. Притом делал это он с самым доброжелательным и участливым видом.

— Видели, какое сегодня на закате солнце красное было? Не к добру все это. Круги красные вокруг солнца завсегда беду предвещают, — привычно завел Базиль, тоскливо заглядывая мне через плечо.

— Такие круги к ветреной погоде, — обреченно протянула я, отсаживаясь от него подальше.

Он ненавязчиво придвинулся ближе, и его лицо приобрело еще более страдальческое выражение.

— А вчера под утро туман нехороший по земле стелился. Желтый.

— Так на болоте ж стоим!

— Во-во и Ведьмина топь рядом, — не унимался Ружеч. — В народе говорят, если горюн — цветок зимой на болоте зацветает — к несчастью.

— Вы, что видели этот цветок?

— Нет, но давеча вышел я по нужде, а в траве, словно искорка малая полыхает. Точно горюн — цветок из земли пробивается.

— О-ой, да ну вышел кто-то ночью покурить, а окурок не затушил и на землю бросил!

Я попыталась отсесть еще дальше, но длина скамейки, на которой мы сидели этого не позволяла. Я и так была на самом крою, едва не падала.

— А перед тем как вы приехали, Золушка солонку уронил. И разбил!

Базиль сделал страшные глаза и выжидающе замер. Наверное, ждал, что я разделю вместе с ним ужас от случившегося страшного знамения.

— В таких случаях нужно просто через левое плечо щепотку сахара кинуть, — беспристрастно сказала я и сделала вид, что чрезвычайно занята ремонтом шакти.

— Сахар бросать — счастье свое просыпать, — замогильным голосом протянул он.

Я закрыла глаза и ме-е-дленно посчитала до десяти. Спокойствие, только спокойствие. Главное — больше не вступать с ним в диалог, а просто молча доделать работу.

— А шакти у меня сломался в пятницу тринадцатого. Возле черного камня. В шестом секторе и вахта эта по счету тринадцатая. Видно смерть моя близка.

Последние слова у него получились почему-то радостно. Должно быть из-за того, что я все-таки обратила на него внимание, оторвавшись от прибора.