Катерина Диченко - Механик и все-все-все

— Конечно. — Сарказмом в его голосе можно было океан заполнить. — Потом ты на спор залезла на потолок и по балкам пролезла к люстре, — безжалостно продолжил Шэйн, получая удовольствие от рассказа, — и вися вниз головой, на время переделала освещение.

— Как?

— А вот так! Теперь можно включать не только обычное освещение, но и зеленый, синий и даже фиолетовый свет. По отдельности или вместе. По-моему, кому-то захотелось Нового года.

— Да, мне захотелось праздника, — обиженно и с вызовом сказала я. — А что нельзя?

— Льзя, — передразнил он меня, по-детски исковеркав голос.

— Дальше что было?

— Дальше ты ассистировала мне в метании кинжалов, — небрежно бросил он.

— Я их тебе подавала? — наивно предположила я, запрокинув голову и глядя на него снизу вверх.

В глазах Шэйна отразилась гамма чувств: от раскаянья до наглого ехидства. Пауза в ответе подозрительно затягивалась.

— Ты была живой мишенью.

Вот так просто, будничным и даже равнодушным тоном, как о прошлогоднем урожае картошки, невозмутимо сообщил парень.

— Скажи мне, что ты был трезвым, — жалобно попросила я его.

Удивительно, но злости я не чувствовала, а хотя должна бы.

— Я был в стельку пьян, — честно ответил он и обезоруживающе улыбнулся.

— Не надо мне тут сверкать своими ямочками! Что бы было, если бы ты промахнулся? А?

— Я бы очень расстроился и даже всплакнул. Пустил, как говорится, скупую мужскую слезу. Ай, больно же! — возмутился Шэйн, когда я сильно пихнула его локтем в бок.

— И поделом. А кто мне говорил, что от фиори альпини не пьянеют? Я до сих пор чувствую неповторимый вкус и незабываемое послевкусие.

Во время этой обличительной гневной речи, я наконец-то рассмотрела себя.

На мне была длинная мужская рубашка с аккуратно закатанными рукавами и один черный носок явно с чужой (мужской) ноги. Вон, как пятка свисает.

Я скользнула взглядом по подозрительно притихшему парню. Чует кошка, чье сало съела.

Он был только в брюках и одном носке, брате близнеце моего.

— Почему на мне только один носок? — растерянно переспросила я, вертя стопой в воздухе.

— Ты вчера сказала, что тебе холодно и если я не хочу, чтобы от меня всю ночь грели ледышки, должен поделиться одеждой. Я и поделился пятьдесят на пятьдесят — все по-честному, — невинно заявил Шэйн.

Клянусь, он издевается!

— А ночью, что было? — я очень старалась, чтобы мой голос не выдал волнение и страх.

По моим ощущениям, вроде бы ничего такого. Жуткое похмелье в расчет не берется.

— Ничего. Мы просто спали.

Ф-у-х, у меня от сердца отлегло, и я расслабленно поерзала у него на плече, устраиваясь поудобнее. Шэйн лениво потянулся и приобнял меня за шею. Крепко так приобнял. Я даже захрипела.

— Эй, ну, ты силу соизмеряй все-таки! Чуть не задушил, — возмущенно высказалась я, когда его «величество» соизволили меня отпустить. — Давай договоримся так, — деловито продолжила я, перевернувшись на живот и строго (я очень старалась выглядеть строго в данной ситуации), — будем считать, что я переодевалась сама, а ты стоял в стороне, стыдливо прикрыв глаза руками. Хорошо?

— Я даже зажмурился, — издевательски согласился он, не став спорить.

— Вот и отлично, — довольно улыбнулась я и, собрав себя с постели, прошлась по комнате на ватных ногах.

Тормоз — тоже механизм, — философски заключила я, впервые нормально рассмотрев место, в котором проснулась.

Уютная просторная комната, на полу мягкий ковер, стены, оббитые светлым деревом. У одной стены два светлых глубоких коричневых кресла, между ними низкий журнальный столик. Возле другой стены большая кровать, больше напоминающая поле боя, чем место сна — простыня скомкана, одеяла сбиты на край кровати, подушки вообще на полу валяются. Такое ощущение, что мы с Шэйном на ней не спали, а играли в войнушку по принципу «остаться должен только один». Рядом с кроватью стоял столик со светильником. С другой стороны, шкаф для одежды, напротив входной двери окно.

Жмурясь, я подошла к окну и задвинула тяжелые занавески. Комната погрузилась в полумрак. Стало гораздо лучше.

— Шэйн, я, кажется, не с тех слов утро начала…

— Верно, ты не пожелала мне доброго утра.

— Знаешь, что я тебе сейчас пожелаю?! — сердито бросила я. Вот гаденыш! Это же все из-за него. — Шэйн, мы где?

— В комнате.

Он невозмутимо сложил руки за головой.

— Это ясно, что не в келье монашеского монастыря. По конкретнее, пожалуйста!

— Тебе с шириной и долготой?

— Шэйн! — я сердито топнула ногой и тут же об этом пожалела. По ощущениям мозги рассыпались на мелкие осколки. — Имей совесть, мне и так плохо… По твоей вине, между прочим, — держась за голову, едко заметила я.

— Я тебе, между прочим, вино насильно не заливал, — в тон ответил парень.

— Но как соблазнительно уговаривал.

Он невинно пожал плечами, удержавшись от комментариев. Тут крыть было нечем.

— Дыши ровнее мы в номере таверны Тагира. Как говорится, недалеко ушли от места преступления. Я часто этот номер для себя снимаю. Считай это моими личными апартаментами, — смилостивившись, наконец-то ответил он.

— А ушли ли? У меня такое впечатление, что мы сюда на карачках доползли, — и болезненно поморщилась. — Ванна здесь есть?

— Обернись, вон видишь неприметную дверь? Тебе туда, — и он кивнул подбородком мне за спину.

Я обернулась и действительно увидела неприметную узкую дверь. Мысль о горячей ванне отразилась блаженной улыбкой на моем лице. Не теряя больше ни минуты, я подошла к двери, она легко и бесшумно открылась, и собралась было заходить…

— Катерина, а ты храпишь во сне.

Бумс! Я стукнулась лбом об дверной косяк, промахнувшись мимо входа. Ехидный голос Шэйна был тому причиной.

У меня запылали щеки.

— А тебе больше делать нечего было ночью, как мой храп слушать?! — сердито процедила я сквозь зубы, замерев в дверях и не оборачиваясь к нему. Мне было стыдно и обидно. Что он промолчать не мог в самой деле?

— Кать, ты что обиделась? Между прочим, ты очень мило храпишь, как будто кошка мурчит.

Раскаянья в голосе ни на грош.

— А не пошел бы ты, между прочим?

Я стянула с ноги носок и, скомкав, со всей силы швырнула в Шэйна. Он ловко поймал его на лету и лениво потянулся на кровати. Я демонстративно хлопнула дверью, злясь и на себя и на него. Честное слово, и смех и грех. Только куда от правды денешься, если водится за мной такой грешок.

Комнатка оказалась маленькой, но хорошо и со вкусом обставленной. Раковина с аккуратной полкой, овальное зеркало, пол и стены выложены бело-голубой плиткой, глубокая ванная на низких ножках.

Включив набираться горячую воду, я решила пока почистить зубы и умыться. На полке оказалось две новые упакованные зубные щетки и два белых махровых полотенца. Взглянув на себя в зеркало, я тут же пожалела о сим опрометчивом поступке. Ну и рожа! Не чесана, не умыта, под глазами разводы от туши, лицо радует трогательными зелеными переливами, губы пунцовые и припухшие. Короче говоря — «красотка».