Татьяна Чернявская - Ферзи

Только после того, как последний из просителей, повинуясь его категоричным указаниям и жёстким инструкциям, покинул кабинет, осторожно, но крепко прикрывая за собой двери, мужчина позволил себе расслабиться, с беззвучным стоном сползая по креслу. Подобрав с пола уже порядком растёкшийся узел, он торжественно водрузил его себе на макушку, морщась от потёкшей за воротник влаги. Холод немного притуплял боль и примирял с угнетающей обстановкой интерьера. Работать в окружении тяжёлых тканей, пестрящих золотым шитьём; расписных обоев с тропическими птичками; фарфоровых статуэток разной степени слащавости и оголённости было подобно пытке. Стоило оторвать взгляд от бумаг, как он тут же натыкался на какой-нибудь фужер, цветок или бюст.

Впрочем, господин секретарь работать и не планировал, здраво полагая, что с раскалывающейся головой и постоянно дёргающей нервы отдачей, ничего адекватного решить не сможет. Совершенно некстати активизировавшаяся старая печать, о наличии которой он уже года два и думать забыл. Она была сломана так бесцеремонно и дико, что и без того сжатый слоями плотной защиты резерв оказался неприятно вздёрнут неминуемой отдачей и теперь никак не мог успокоиться обратно. До конца не верилось, что созданное им заклятье, не имевшее аналогов, могли разрушить. Для этого необходимо было, как минимум, распотрошить носителя. Факт оставался фактом, не давая умело скрывавшему свою сущность чародею спокойно насладиться столь долгожданным отдыхом. Освободив ноги от начищенных до блеска сапог, мужчина блаженно пошевелил натёртыми лечебной мазью пальцами и с немалым удовольствием закинул пятки на низенький подоконник. Конечно, было рискованно позволять себе такие вольности, когда в кабинет в любой момент могли ввалиться посторонние, но терпеть пытку обувью мочи больше не было.

— Ну, кто бы мог предположить, — подумал про себя мужчина, невольно возвращаясь в мыслях к двум молоденьким и не в меру ретивым источникам своих недавних злоключений, — что две малолетние лоботряски окажутся теми самыми хитроумными тайными телохранителями мелкого Важича, о которых мне с трепетом докладывали. Узнай они о своём статусе в этом лицедействе, первыми бы с визгом грохнулись в обморок. Да вызволение парня от забот этих двоих стоило рассматривать не как акт насилия, а как проявление милосердия и мужской солидарности.

Медведь криво усмехнулся собственным мыслям и желанию отправить несостоявшейся жертве открытку с искренними словами понимания и сочувствия, возможно, даже извиниться, за то, что не успел провернуть его похищения до того, как две невыносимые чародейки изволили появиться на горизонте. С появлением же нового Главы сам план с похищением терял всякий смысл и то незамысловатое изящество, характерное всем планам, тщательно подкладываемым и вводимым в уши честолюбивому послу, верившему в собственную гениальность. С потерей же марионетки давление на Совет и вовсе грозило непозволительно ослабнуть, ставя под угрозу сам процесс захвата власти. Только секретаря такие мелочи жизни боле не смущали: в представленных бумагах он успел заметить копию последнего отчёта по проверке предполагаемых выходов силы, а на столе вместе с другими личными вещами в нарочитой небрежности и непритязательности лежала в связке заветная печать Кейтуса. Хотя последняя из групп, посланных на исследование предполагаемых могил, так и не удосужилась отписаться про наличие вторичных признаков пришествия Крива, ждать их смысла больше не было, раз остальные этих признаков не обнаружили. Место активизации печати было определено, древний артефакт находился в его руках, оставалось лишь дождаться пика силы. Впервые за долгие годы Медведь в полной мере ощутил, что спасение его проклятой души не так уж и далеко.

— Blasfemy bonee tio, ke iun da Zio povix vokeron, gusto cioi Zi kaj teruraх, — процитировал изречение древнего чернокнижника секретарь, рассеянно поглаживая пальцами так и не откреплённое от связки кольцо.

Прикосновение к символу собственной надежды, пусть помятому, дешёвому и давно не чищенному всегда немного успокаивало. К сожалению, выбитый и наспех вправленный палец распух, несмотря на тугие повязки, и вернуть перстень на законное место можно было только с разрезанием, либо перстня, либо пальца. Несколько раз рука соскальзывала и на другие предметы связки, затрагивая то древнюю печать, затаившуюся в руках проклятого, то кусок печени окаменевшей русалки, то осколок полнолунного топаза, встречавшегося только в навершиях магических посохов. Убойная смесь от стянутых в одном месте артефактов даже сквозь ткань раздражала рецепторы и оставалось только удивляться тому, как недоученый тенегляд умудрялась таскать эту демонскую связку под нижней рубашкой и не лишиться кожи.

«Как интересно, — отметил про себя чародей, приподнимая из связки кусок древней кости, изрядно фонивший мощной защитой от нечисти. — И откуда у рядовых подмастерьев взялись кости реликтовых Мокриц?»

Мужчина с ненавистью уставился на перекошенный, покрытый винными разводами портрет бывшей хозяйки кабинета, будто покойница была ответственна за все прегрешения женского рода, а память уже услужливо выдавала картинку той самой пластинки с провальной операции на Трухлеце с двумя колоритными и уже вполне узнаваемыми женскими задницами.

— …! — забывшись рявкнул Медведь, чьи нервы и без того оказались слишком расшатанными, и едва не грохнулся со стула, на котором до этого раскачивался. — Zi!

Араон Артэмьевич Важич, Глава Совета Замка Мастеров, а с недавних пор его единственный представитель, вальяжно развалился в огромном мягком кресле, утопая в нагромождении из пледов и подушек, подобно восточному правителю. Вокруг угодливыми слугами суетились секретари и посыльные, спешившие сдать все отчёты и указы до официальной смены власти, а под шумок выведать, чем эта смена грозит непосредственно им. Суровым полководцем, а может, и телохранителем, маячил за спиной Иглицын, отгоняя особо ретивых и покрикивая на слишком наглых, в то время как приближенные визири, в лицах двух попритихших, но буквально пышущих гордостью и довольством малолетних наркоторговцев, разминали ему руки и меняли повязки. Отсутствие непременного гарема с лихвой покрывало общество двух молоденьких целительниц самого зазывного толка, подосланных кающимся господином Майтозиным в качестве своеобразной попытки примирения, и негодующей до лёгкой истерии Ризовой. Картинка складывалась вполне себе умиротворяющая и располагающая к самодовольству, несмотря на едкий запах горелого мяса, доносящийся из открытой двери, и бегающих по коридору экспертов. Молодого человека совершенно не смущало что на расстоянии ста шагов от его временного места дислокации располагается уже не такое белоснежное фойе со всё ещё не до конца собранными со стен останками двух Старших Мастеров. После той порции обезболивающего, что его заставили опрокинуть в себя по уходу Маршалка, его не потревожил бы даже отряд заговорщиков во главе с Медведем и призраком мёртвой тётки.