Татьяна Чернявская - Ферзи

Шматкевский согласно хмыкнул и отключился, оставив своего собеседника предаваться тихой панике в гордом одиночестве. За всеми проблемами с Советом и заговором Араон совершенно упустил из виду, что на свободе без каких либо ограничений разгуливает начинающий некромант, с дурным характером и садистскими наклонностями. Не хотелось верить, что запрещённый ритуал и стадо демонов на совести его знакомой, но рука сама собой потянулась к внутреннему переговорнику для вызова Иглицына. Чутьё опытного нежитеборца настоятельно требовало отправить на помощь товарищу тройку другую боевых отрядов. С трудом вернувшись обратно в кресло, Глава Замка Мастеров стал дожидаться появления помощника, нервно постукивая пальцами по мягкому подлокотнику.

— Да поможет тебе Триликий, Чаронит, если это твоих рук дело, — подумал чародей, впервые пожалев, что тётка перед смертью не успела додушить одну не в меру стервозную блондинку.

Как редко в жизни подмастерьев, да и многих людей никак не связанных с чародейством, выпадает шанс полностью выспаться. Не просто подняться без желания выключить солнце или примотать себя к кровати, чтобы коварные враги долго ещё не смогли высвободить алкаемое тело из-под одеяла, а именно выспаться. Притом сделать это до такой степени, чтоб с избытком компенсировать весь недостаток сна за прошлые годы и по возможности поднакопить на пару месяцев вперёд. Чтоб тело в истоме физически не могло закрывать глаза из невозможности и дальше впитывать сонных духов. Чтоб переполненные энергией мышцы слегка гудели, а ткань постели, даже самая дорогая и нежная, казалась излишне тяжёлой и мягкой. Такое состояние лишь изредка настигает любителей гранита и прочих камней учебных заведений в периоды краткосрочных каникул, поймать же его посреди учебного года воистину великая удача. И в этот раз она милостиво решила навестить скромную травницу, развалившуюся поперёк кровати.

К чести надежды и отрады Факультета Тавничества и Зельеварения, девушка сопротивлялась пробуждению до последнего: с затекающими, подёргивающимися конечностями боролась переворачиванием; последовательно переползала с нагретых участков кровати на более прохладные и свежие; утыкалась маленьким носиком в сгиб руки, гоня от себя прилипчивые запахи пыли и порошка от насекомых; сбрасывала поддушивающее своей теплотой одеяло и тут же прикрывалась от легчайших сквозняков, упрямо игнорируя любые связные мысли, пытавшиеся диверсантами пробраться в растрёпанную головку. Большая установленная на возвышении кровать протяжно скрипела и грустно потрескивала во время самых отчаянных кульбитов, выпуская в воздух скромные облачка пропитавшей матрацы пыли. За время вынужденного простаивания обитель сна скопила в себе немало грязи, останков гибнущих без пищи насекомых и собственной трухи и поспешное перетряхивание постельного белья не могло вдохнуть жизни в этого гибнущего гиганта. Борьба не на жизнь, а на сон длилась уже полтора часа, грозя стать последней на веку одряхлевшей кровати.

С переменным успехом Алеандр Валент удавалось удерживать позиции, на едином упрямстве храня себя от пробуждения. Только очередной манёвр сыграл с ней злую шутку, подставив лицо под косые лучи заходящего солнца. Пробивающийся сквозь плотные, но слишком небрежно запахнутые шторы свет жестоко скользнул по чумазому лицу особенно задержавшись на кончике вздёрнутого носа. Не выдержав такого издевательства, травница надрывно чихнула, подскакивая на постели. Несчастная конструкция отозвалась новой порцией выбитой пыли.

— Ёшки-картошки, — удивлённо протянула Эл, когда удалось прочихаться и кое-как оглядеться в царящем полумраке.

Комната была под стать лучшим декорациям для развития какой-нибудь драмы или старомодного мистического детектива. Некогда бордовые, а теперь пыльно-коричневые шторы окрашивали в сумеречные оттенки те немногие лучи, коим угораздило заглянуть в большое окно. Кровавыми пятнами расползались они по плашкам зачерневшего паркета, не вычленяя даже слабых намёков на таившийся под пылью узор. С пустых, лишённых картин иль гобеленов стен печально поглядывали лица типовых фресок. Некоторые из них украшали вуали кружева из паутины, переходящей местами в полноценную паранджу. По углам жались массивные мягкие кресла, выглядевшие оплывшими от переизбытка набивки. Недовольно взирал на них непривычно строгий, даже излишне простой секретер. Так и казалось, что из двери обязательно должен показаться призрак замученной коварным соблазнителем девицы, что будет умолять отомстить за неё ужасному мучителю.

— Это же ж куда нас запихнули? — поинтересовалась у неизвестного призрака Алеандр, с трудом удержавшись от нового приступа чиханья. — Для темницы слишком уж комфортабельно и сухо: после недавних дождей в любой из них просто обязательно должен быть слой плесени в палец или хотя бы парочка луж. Ха! Да я ж отсюда выберусь в два счёта! Наииивные, решили пленить саму Валент! Да меня Манира и не в таких местах умудрялась запирать!

Попытка героически ринуться на собственное вызволение открыла сразу несколько пренеприятнейших фактов. Во-первых, длительный сон в чертогах пыли и тлена не слишком посодействовал бодрому самочувствию, и первое же осознанное движение вылилось в приступ тошноты и головокружения. Во-вторых, ночной горшок здесь либо запихивался под кровать особо дотошно, либо отсутствовал как таковой, поскольку упорно не желал нащупываться. В-третьих, из одежды на ней оказался только слой пыли и несколько лоскутков ткани, выдранных из обветшалой простыни. И если первые два пункта просто расстраивали, то третий вызывал оторопь и крайнее смущение. «Сманьячили!» — с ужасом подумала Валент, принимаясь судорожно ощупывать себя на предмет неизбежных последствий. Однако детальный осмотр каких-либо следов насилия или соблазнения не выявил, показав уже вполне знакомые синяки и парочку ссадин, от чего девушка неожиданно почувствовала себя обманутой и оскорблённой. Стать жертвой неведомых злодеев, само по себе, не могло прельстить такую рассудительную и благовоспитанную особу, но оказаться раздетой не с целью грязных надругателств над молодым девичьим телом, а для того, чтобы у тебя украли грязное бельё, для хрупкой самооценки юной травницы казалось просто унизительным. Немного примиряло с жестокой действительностью то, что нагло стянутое исподнее не было возможности поменять уже дней шесть и розами оно отнюдь не благоухало.

— Извращенцы какие-то, — подленько захихикала Эл, представляя своих предполагаемых похитителей (обязательно верзил с каторжанскими наколками) за стиркой бюстгальтера и кружевных трусиков.