Наталья Игнатова - Ничего неизменного

Дело было, конечно, не в запахе. Для Мухтара дело было не в запахе. Он чуял что-то другое. Так же, как это «другое» видела Эшива, когда смотрела «взглядом Луны». Но Эшива не умела определять местонахождение вампиров или людей. Она могла восстановить события, могла предсказать их наиболее вероятное развитие, могла попытаться угадать, где искать вещь или человека. Но с этим, последним, очень легко могла ошибиться.

Мухтар не ошибался. Однако с Занозой он был связан кровью. Для чистоты эксперимента требовались посторонние вампиры, которых пес никогда не видел и не знал.

Кованые ворота под аркой, ведущей во двор «Крепости», всегда открывались медленно. И смотреть на Занозу, остановленного на всем скаку, вынужденного ждать, всегда было забавно. Сейчас вот он сердито рычал на ворота, хотя вряд ли сам замечал, что делает.

Мухтар заметил, просунул башку между сиденьями и лизнул Занозу в ухо. Рычание сменилось шипением.

Мухтар подумал и лизнул еще раз.

— Он охотился на призраков, — Заноза дернул головой, хлопнул пса по морде и ворота, наконец, открылись, — призраки тоже не пахнут, но как-то ведь он их находил. Может, и с вампирами сработает. А вещи Хольгера у нас есть, и мы их не трогали, как забрали из «Крестовника», так и оставили в хранилище.

— Хороший, умный мальчик, — одобрил Хасан. — Все правильно понял.

И Заноза, и Мухтар — оба приняли похвалу на свой счет. Но если Мухтар обрадовался, то Заноза зашипел снова. Хотя, если спросить, с каким из трех определений он не согласен, он не найдется с ответом, только еще больше разозлится. Это Хасан точно знал. Потому что уже спрашивал.

Заноза ожидал, что Лэа согласится встретиться с Мартином. Она скучала. Очень. Ей не хватало Мартина так сильно, что, проникаясь ее эмоциями, Заноза сам начинал тосковать по демону. Это и смешило, и слегка раздражало. Не то, что Лэа скучает, а то, что эмпатия в очередной раз выходила боком.

К счастью, когда приходило время идти на Тарвуд, чувства Лэа уже выветривались. А то неудобно могло бы выйти, честное слово.

Лэа скучала. И Заноза позвал бы Мартина в Алаатир раньше, не тянул бы три ночи, но нужно было дождаться, пока она перестанет вспоминать плохое, пока не начнет говорить только о хорошем, что было у них за годы, прожитые вместе. Сейчас он был уверен: Мартин извинится, Лэа поверит, и оба с радостью воспользуются возможностью простить друг друга. Потому что оба только этого и хотят.

Ничего нет важнее любви. И ничего нет страшнее, чем потерять ее.

А когда Мартин позвонил, Заноза, еще не ответив на вызов, понял, что ошибся. Не знал, в чем. Не знал, как это вышло. Черт, да Мартин еще и не сказал ничего. Просто стало ясно, что ничего не вышло. И Заноза не удивился, услышав в трубке:

— Знаешь, Лэа сказала, что любви недостаточно.

— Я сейчас приеду, — сказал он. — Не уходи, мне тут быстро.

— Думаешь, я потеряюсь в Алаатире и умру от голода, не найдя выхода из каменных лабиринтов? — хмыкнул Мартин.

— Да я помню, что у тебя портал прямо в голове… — Заноза быстро начеркал для Хасана записку о том, что снова уезжает, оставил на столе.

— Ты бы лучше к Лэа приехал. Ей компания нужнее.

— Фигу я к ней сунусь, пока не выясню, о чем вы говорили.

— Хочешь сказать, эти твои гостевые апартаменты не напичканы «жучками»?

Заноза поблагодарил бы Мартина за веру в свою беспринципность, если б не понимал, что тому просто слишком плохо. Когда тебе плохо, ты не думаешь, что говоришь. А если думаешь, то только о том, чтоб сделать плохо кому-нибудь еще.

— Я их отключил, когда Лэа туда поселилась, — он пересек двор, вошел в гараж и, убедившись, что прямо сейчас там никого нет, начал открывать портал. — Сейчас приду. Подожди.

Не в кабинет, конечно. Не хватало снова нарваться на собственных бдительных охранников. Из гаража — в гараж. Там обычно пусто. Не «Крепость» все-таки, где гараж заодно и мастерская, и велики шансы нарваться если не на кого-нибудь из техников, так на Блэкинга или Арни.

Заноза поднялся наверх на лифте, уже на выходе поймал запах Мартина и последовал за ним. Мимо двери в апартаменты Лэа, по широкой парадной лестнице вниз, на первый этаж. Он старался походить на человека, то есть… старался скрыть, что идет по следу, ловит запах верхним чутьем. Люди так не делают, и он не должен.

Запах корицы и полыни был слабым, но до того не похожим на все другие, переплетающиеся в запутанный узор, что притворяться человеком не составляло никакого труда. Казалось даже, что можно вообще не дышать, все равно будешь чувствовать эту терпкую сладость и тонкую горечь.

Хотя, не дышать, если хочешь выглядеть как человек, тоже фиговая мысль.

Мартин далеко не ушел. Сидел на скамейке в крошечном сквере, глядя на фонтан, струи которого, подсвеченные, танцевали под тихую музыку.

— Отвык, — сказал он, увидев Занозу. — В Москве много таких. У нас они называются танцующими. Но я давно по Москве не гулял. Все как-то сразу на работу, а потом сразу домой. А сейчас даже не домой, а на мельницу.

— Держи, — Заноза вручил ему открытую пачку «Житана». Мятую, конечно. Но какая разница, если сигареты целы?

— Я извинился, — Мартин вытащил сигарету, — попросил ее вернуться, сказал, что люблю ее, что мне без нее плохо. Ей без меня тоже, это я понял. Тут ты прав… — он замолчал, прикуривая. Поднес огонек зажигалки к сигарете Занозы. — Нам друг без друга плохо. Но любви недостаточно. Любовь — не главное. Есть более важные вещи.

— Какие?

— О, — Мартин пожал плечами, — например, доверие. И не надо говорить, что любви без доверия не бывает. — Он хмыкнул и улыбнулся: — у тебя лицо такое, как будто читать мысли — это только твоя прерогатива. Я тебя, как видишь, тоже неплохо изучил. Могу успешно притворяться телепатом. Лэа сказала, что нельзя думать, будто любовь все решает и все оправдывает, и может все исправить. Сказала, что уверенность в этом — реликт эпохи романтизма, и она не собирается нянчиться с этим реликтом. Мне ни о чем не говорит, но ты, наверное, знаешь, что это за эпоха, и что Лэа имела в виду.

— Я позже родился…

Заноза думал, что отключить прослушку было плохой идеей. Правильной, но плохой. Ему не помешала бы сейчас запись разговора. Scheiße, да она была позарез нужна! Чтобы понять… что? Что мир может перевернуться, когда этого не ждешь? Так себе открытие и никакая не новость. Чтобы понять, как получилось, что мир перевернулся от того, что наоборот должно было вернуть ему устойчивость?

Любви недостаточно? Не в этом беда, не в самих словах, потому что слова ошибочны, людям свойственно ошибаться, а Лэа — человек. Беда в том, что ошибся он сам. Был уверен, что Лэа любит Мартина, и значит все, что ей нужно — это любовь. Но если нет, если она знала, что говорит, верила в то, что говорит, сама отказалась вернуться, сама не захотела быть с тем, о ком скучала, о ком постоянно вспоминала все эти дни, то что это значит? Что Лэа не любит?