Айя Субботина - Красный туман (СИ)

Имаскар видел, как погиб родитель: в бою, пронзенный тремя копьями. Но и выпав из седла, он продолжал рубить риилморцев, пока не испустил дух. Настоящий воин, которым Имаскар всегда стремился стать.

-- Я пришла помочь, - сказала серафима.

Имаскар вскинул голову, внимая каждому слову.

-- Союзу нужны новые воины. - И, помолчав, прибавила к сказанному: - И наследники.

Архат сглотнул.

-- Я готов отдать кровь. Столько, сколько потребуется.

-- Очень хорошо, - похвалила серафима. - Я сделала кладку и скоро у Второго союза будет достаточно солдат.

Создатели всемогущие! Пол зашатался, будто замок вдруг встрепенулся на несуществующие ноги и побежал во всю прыть. Кладка! Воины, которых так не хватает союзу. В кладке две, может быть три сотни воинов, но каждый из которых превосходит его теперешних в несколько раз. Мать давно не делала столь щедрых подарков.

-- Ты знаешь, для чего нужна кровь? - спросила серафима.

-- Чтобы оживить коконы, - сказал он без заминки.

-- И как серафимы выбирают того, чья кровь подойдет? - продолжала допытываться гостья.

-- Только сильная кровь даст сильных воинов.

Стоило словам сорваться с губ - Имаскар почувствовал ее прикосновение. От нестерпимой боли по спине прошлись конвульсии. Ладонь серафимы будто бы прожгла плоть и ухватилась за кость. От нахлынувшего жара накатила слабость. Имаскар сгреб жалкие крохи сил, но смог удержаться на ногах. А тело горело и тряслось, подчиняясь то огню, то холоду, то снова огню. Будто его раз за разом окунали в лаву и снег.

Следующее Имаскар помнил смутно. Жар и холод закалили его, поэтому он вряд ли почувствовал всю положенную от укуса боль. Серафима буквально вгрызлась в его плечо, туда, где под ключицей плоть податливее всего. Гостья сделала лишь глоток, но арахнт чувствовал себя опустошенным.

А потом он увидел ее лицо, склоненное над собой: окровавленные губы, алые соленые ручьи, стекающие по ним и тяжелые капли на собственных щеках. И понял, что все-таки упал. Если серафима проверяла его, то испытание он провалил.

-- Хорошая кровь. - Удивительно, как многогранен ее шепот - в нем и ликование, и радость, и жажда. - Сильная и злая. Я ждала, когда ты созреешь, чтобы взять ее и взять твое семя.

Если одно прикосновение исчерпывает его досуха, что будет, когда она возжелает близости? Имаскар нашел эти размышления забавными, и даже почувствовал собственную улыбку.

-- Время пришло, Имаскар, - прошептала серафима. - Время, которое я видела во снах, о котором мне было предсказано задолго до твоего рождения. Я вглядывалась в лица своих детей, зная, что смогу различить среди них отмеченного. Но о том, что это будешь ты, я поняла, стоило семени твоего отца попасть в мое лоно.

Он не увидел, скорее почувствовал, как шевелятся ее крылья, как она прикладывает ладонь к низу живота и едва слышно стонет, будто готовится ко-встрече с любовником. Во всем этом было что-то омерзительное, но и завораживающее одновременно. Имаскар сглотнул, прошелся языком по трещинам губ - будто бритву лизнул. Во рту тот час появился вкус крови. Сейчас она казался слаще старого вина.

Серафима снова припала к его ране, глотнула. Боль отступила, дав место тягучей, как первый мед дреме. Ее жалящий рот дарил наслаждение, вытравливал из души горести минувших дней. Боль - Имаскар знал это - вернется, но это случиться после. Сейчас он - выбранный, тот, чья кровь даст союзу новых солдат.

-- Поезжай на запад, - заговорила серафима, в перерывах между глотками. - Отыщи Клинок пепла и привези его в союз. Иди по красному следу и не озирайся. Тот, кто владеет этим клинком станет шианаром и без одобрения Единого союза. И солдаты, которые вскоре родятся, будут тому хорошим свидетельством. А после ты ляжешь со мной и я дам Второму союзу еще одну наследницу.

Имаскар хотел сказать, что согласен, но не смог разомкнуть губ. Даже на кивок не стало сил.

"Пусть выпьет всего, до последней капли, лишь бы сделала, как сказала", - было последнее, о чем он успел подумать прежде, чем окунуться в самый черный из снов.

Из небытия его вырвал голос Ксиата. Имаскар еще не достаточно проснулся, чтобы понимать его слова, но узнал в них беспокойство. Чтобы мир обрел прежние черты, пришлось выждать время. Кое-как справившись с языком, архат прошептал:

-- Помоги мне подняться.

-- Шианар, сперва рану нужно перевязать, я послал за лекарем. Кто сделал такое с тобой? Куда подевался? Я сказал воинам обшарить весь замок.

Имаскар хотел мотнуть головой, но не получилось. Сколько же выпила Мать, если теперь он чувствует себя так, будто из тела вынули кости и плоть, превратив то, что осталось, в дырявый кожаный мешок с болью?

-- Не нужно... искать, - Имаскар все же нашел силы на последних три слова и мир снова погас.

Он нашел себя лежащим на кровати, под опекой сильных, но ловких пальцев. Еще не мог открыть глаза, но уже чувствовал, что под спиной знакомая перина, а в ноздрях запах благовоний. Имаскар сглотнул, облизал губы. Все нутро ныло и ломило так, что хотелось сдохнуть, но пить хотелось еще сильнее.

-- Господин, выпей это, - произнес скрипучий женский голос.

Имаскар почувствовал, как крепкая ладонь приподняла его голову - властно, но бережно, будто сокровище. Вслед за этим его губы тронула теплота глиняной кружки, краем которой ему настойчиво разомкнули губы. Жидкость тонкой, будто змейка, струйкой, проникла в горло. Настойка оказалась на удивление приятной, на языке расцвел вкус липы, гречишного цвета, мяты. Первые несколько глотков принесли нестерпимую боль, но после дело пошло лучше.

-- Отвар вернет моему господину силы, - приговаривала лекарка, заставляя архата выпить все до капли. Лишь убедившись, что посудина опустела, опустила его голову обратно на подушку.

После питья в самом деле стало значительно лучше. Взгляду вернулась прежняя острота: Имаскар увидел, что все, кроме одного, окна в его покоях занавешены, отчего в комнате сумеречно, будто в густом лесу. И запах такой же: травянистый и сырой, то ли со мхом пополам, то ли с прелыми листьями. Над столом куражится сизый дымок, там же полно всяких склянок, мешочков с травами, горшочков, костей и прочей лекарской утвари.

Лекарка, ходившая за ним, оказалась много моложе, чем говорил ее голос. Ровесница Имаскара или и того меньше - высокая, статная, в хламиде непонятного цвета, подвязанной разноцветным шнурком. На ее бритой голове Имаскар различил не меньше десятка отметин.

-- Сколько тебе лет? - Глупость вопроса архат списал на слабость.

-- Девятнадцать, господин, - ответила она.

Имаскар подумал, что никогда не ошибался дважды в одном и том же человеке.

-- Во сколько тебя взяли в обучение?

-- На третьем году, господин, - послушно отвечала она. К словам прибавился мерный стук пестика - лекарка принялась за новое снадобье.