Надежда Первухина - Имя для ведьмы

А потом я увидела его. В белом костюме, с эффектно отросшими волосами и узкой бородкой он был похож на мафиози-интеллигента. Он с явно скучающим видом выслушивал долгую тираду своего собеседника — тучного азиата в трещавшем по швам смокинге. Наконец ему это, видимо, надоело, он коротко рассмеялся, пожал азиату руку и двинулся прочь…

И теперь он был в оранжерее. Или в зимнем саду. Чаша показывала мне переплетение лиан под потолком, острые листья пальм и кресла возле небольших фонтанов. Авдей сел в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза…

— Черт, как надоело это все! — услышала я из уст гадалки его голос. — Мышиная возня, тараканьи бега, ставки на то, кто первым получит премию… Если бы ты была здесь, ты бы тоже над этим смеялась.

Я затаила дыхание, боясь спугнуть чары. О ком это он?

— Если бы ты могла меня слышать! Я бы сказал тебе, какой я идиот и сволочь, потому что ушел тогда! Но ты не услышишь и не узнаешь, что я без тебя просто не живу. Аб-со-лют-но!

Он вскочил, принялся расхаживать взад-вперед по гравиевой дорожке.

— Я потерял тебя и сам в этом виноват. Я звонил тебе на работу, мне сказали — ты уволилась. Спросил адрес — написал черт-те сколько писем, наверное, ни одно не дошло до тебя, раз ты не отвечаешь… Вика, я люблю тебя!

Ужасно слышать слова, произнесенные родным до боли голосом, и видеть, что произносит его медиум. По лицу бабы Кати градом катился пот, видимо, ей трудно было держать канал…

— Любимая, ты ведь ведьма, может быть, ты слышишь меня? Когда я вот так, один, надрываясь душой, тебя зову?! Вика, я хочу быть с тобой! Слушай, Вика!

— Вика, — голос гадалки упал до шепота. — Я почему-то чувствую: ты здесь! Любимая, ты рядом, мне стоит только руку протянуть…

— А-ах! — баба Катя без чувств повалилась со стула. Я бросилась поднимать ее, толкнула чашу, и изображение в ней погасло.

— Валидолу, — прохрипела гадалка, — в кармашке у меня. Ой, тяжко-то как! Вконец извел, христопродавец!

Запив валидол минеральной водичкой, баба Катя окончательно пришла в себя и ознаменовала это градом попреков в мою сторону.

— Да рази ж так можно! Человек, можно сказать, от любви к тебе надрывается, даже я, опенка старая, его либидо чувствую, а тебя будто и не касается!

— Баб Кать, я-то тут при чем?! Он ушел месяц тому назад, от него ни ответа ни привета, да и дела тут такие заварились, что не до романов стало…

— В общем, вот тебе мое слово, доча, — гадалка решительно поправила прическу и засобиралась домой. — Ты сама кузнец своего счастья. Ну, оступился он, ну, обидел тебя, не подумавши… Так зато ведь страдает теперь, вона — стихи пишет! Хочешь, научу варить приворотное зелье? Стопроцентный результат, срабатывает в течение одного дня!

— Не надо, баб Кать, лишнее это…

— Ну, как хочешь. Домой тогда поеду. А завтра встретимся около полуночи, будем твою помешанную лечить… Кстати, помело-то хоть есть у тебя?

— Есть, а зачем…

— Что мы, миллионеры, деньги на такси швырять! — Баба Катя лихо оседлала старенькую модель моего помела. — Ну, адью, как говорится!

Она взмыла в ночную мглу, и ветер донес до меня обрывок ее фразы:

— … Ящик хоть свой почтовый погляди-и-и…

И хотя кругом стояла ночь, а в мойке высилась гора грязной посуды, ноги сами понесли меня вниз, на первый этаж, к уныло-щербатому ряду почтовых ящиков. Вообще-то мне редко пишут письма, в основном мама да студенческие приятельницы из тех, кто еще, подобно мне, не вышли замуж… Поэтому в мой почтовый ящик я предпочитаю не заглядывать. Сегодня сделаем исключение…

Письма хлынули мне в руки, едва я отомкнула дверцу. Они шуршали и обиженно кололи меня своими острыми уголками, как стайка некормленных голубей. Я растерянно прижала к груди это богатство, боясь, что это не мне, не по адресу… Но все письма были от Авдея.

Я разложила их на ковре в спальне и принялась читать, надрывая один конверт за другим, не сверяясь с датой написания…

«Я виноват перед тобой. Но даже у самых отъявленных преступников есть…»

«Какое право я имел судить тебя за твой жизненный путь? Ты потому и прекрасна, что это — ты…»

«Может быть, тебе сейчас угрожает опасность. Мне почему-то так кажется. Во сне мне приснился какой-то странный обгорелый остов трамвая с намалеванной на кабине оскаленной пастью и глухой лес, пахнущий гарью… Я проснулся с ощущением, что с тобой случилась беда. Я приеду к тебе, несмотря на твое молчание».

«Куда ты пропала, любимая? Приехал из Москвы, три дня подряд караулил двери твоей квартиры, стучал, звонил — пусто. Соседка, злобная баба, сочла меня грабителем и хотела вызвать милицию. Объяснил ей что и как, она заявила — никто никуда не пропадал. Дескать, видела тебя на улице возле подъезда не далее чем вчера. Вика, где ты?!»

«Я схожу без тебя с ума. Пожалуйста, появись. Хоть для того, чтобы влепить мне пощечину. Вернулся вчера в Москву, зашел в магазин, показалось, что девушка, стоявшая в очереди, — ты. Продавщица вызвала охрану, а девушка обозвала маньяком…»

«Знаешь, я даже рад, что ты ведьма. Я понял — жизнь невозможно втиснуть в рамки общепринятых постулатов. И если бы ты согласилась… Ты не отвечаешь на письма… Ну где же ты, черти тебя, что ли, забрали?!»

Чтение писем я закончила уже под утро и тут же засунула их подальше на антресоль, чтобы они не попались в чьи-нибудь руки. Довольно того, что я над ними слезы проливала, как инфантильная гимназистка…

И все-таки интересно, когда же это он приезжал из Москвы и не застал меня? Неужели в то время, как я и мама были у тетки в плену? Поздновато для раскаявшегося влюбленного…

Впрочем, толку из этого все равно не вышло. Сейчас я дома, а никто под дверью не oшивается, шепча в замочную скважину заверения в вечной любви. Да и кто на это способен в половине четвертого утра?

Голова тупо болела, и подташнивало. Я бесшумно. чтобы не разбудить маму, побрела на кухню — выпить аспирину с минеральной водой. Нет, с вечеринками и сидением за полночь пора завязывать, слишком надоела вялая усталость и тошнота. Наверное, мама права, у меня анемия, надо переходить на здоровый образ жизни. И для начала я высплюсь как следует. Ой, вот только тазик, в котором баба Катя устраивала медиумический сеанс, надо убрать и воду вылить… А книгу Авдея опять засуну под подушку, там ей, бедолаге, самое место.