Надежда Первухина - Все ведьмы делают это!

— Ну-ну…

— Полежал я вот так, весь изнутри холодный, не знаю, сколько времени. А потом как будто тепло по мне разлилось! И сила откуда-то взялась. Я встал да и пошел из больнички-то, думаю, дело идет к утру, вот полковник-то обрадуется, как узнает, что все мы живы!

— Все вы? — быстро переспросил Кирпичный. — Все пятеро?!

— Так точно! Сержант Полоскун, сержант Лохеидзе, младший лейтенант Очко, лейтенант Кващенко… И я!

— Так, понятно, — сказал полковник, хотя ему все равно было ничего непонятно. — И где они?

— На боевом посту! — отчеканил Прошкин, крепко зажмурившись. Ох, не зря он жмурился. Не зря.

— Хорошо. Проверю, — мрачно сказал полковник. Помолчал и добавил: — А ну-ка, младший лейтенант Прошкин, шагом марш на вверенный объект! Вас тут крысы кусать будут, а работа, значит, стоять должна?!

— Слушаюсь, товарищ полковник! — и укушенный ретировался.

Полковник постоял минут пять, глядя ему вслед, с минуты на минуту ожидая, что оживший Прошкин туманным призраком рассосется в осеннем воздухе. Однако этого не произошло! Прошкин дошагал до режимного барака и вошел в него безо всяких мистических приключений.

— Так, значит! — неизвестно кому погрозил кулаком полковник. — Проверю я, как вы тут в мое отсутствие оживаете!

Проверка превзошла все ожидания полковника. Пятеро вчерашних покойников, все как один, были живы-здоровы, бодры, рассказывали одну и ту же историю о летаргическом сне и рьяно выполняли свои предписанные инструкциями обязанности.

Правда, у всех пятерых наблюдалась одна и та же странность во взгляде и неприятное подергивание век. Может, летаргический сон так подействовал…

— Нет и еще раз нет! — крикнула Ия Карловна и залпом осушила мензурку с медицинским спиртом. — О летаргическом сне не может быть и речи! Скорее уж я поверю, что у них у всех была какая-то особенная кома, вызванная неизвестным токсином, содержащимся в крысиной слюне. Но я не понимаю! Ведь вчера они были мертвы по всем признакам!

Полковник Кирпичный тяжело поглядел на раскрасневшуюся от спирта врачиху. Он понимал ее возмущение и тоже хотел бы разобраться в этом загадочном явлении. Но вот что странно: навалилось на полковника какое-то сонное отупение, и неохота ему было куда-то идти, что-то выяснять…

«Надо родственникам этих воскресших телеграммы дать, мол, ошибочка вышла», — лениво подумал полковник и тут же забыл об этом. Сидел он посоловевший и скучный, равнодушно глядя на бутыль с чистейшим медицинским спиртом, и ничего не хотел. Это его состояние заметила Ия Карловна и встревожилась:

— Товарищ полковник! Дрон Петрович! Уж не заболели ли вы?!

— Какое там… — махнул рукой Дрон Петрович. — На душе у меня паршиво, Ия Карловна.

— Выпейте, — с готовностью наполнила мензурку спиртом врачиха.

— Да не в этом дело, — вздохнул полковник, но мензурку опорожнил. — Вот сколько лет я начохраны в этой чертовой бабьей колонии? Пятнадцать с гаком! И за все эти годы ничего подобного… Ну, правда, в восемьдесят восьмом был бунт, две из карцерных загнулись, и наше бабье по этому поводу устроило бунт. Комиссия приезжала, разбиралась… Потом в девяносто первом одна наркоманка, поэтесса какая-то, в камере учудила акт самосожжения.

— Я это помню. Я сама ее потом от ожогов лечила, дуру, — отозвалась Ия Карловна. — Ее же через неделю амнистировали, чего ради надо было пожары устраивать?

— Во-во… Словом, все относительно тихо-спокойно, нормальная жизнь от звонка до звонка. И тут на тебе — чертовщина какая-то!

Полковник снова приложился к медицинскому спирту. Из закуски у докторши были только коробочки с разноцветными витаминками. Кирпичный зажевал выпитое пригоршней желтых горошин аскорбиновой кислоты и лишь поморщился.

— Знаете что, — отморщившись, сказал Кирпичный и наклонился к самому уху докторши. — Вся чертовщина у нас в колонии началась, как появилась эта… свихнутая на всем японском.

— Старуха, что ли? — удивилась Ия Карловна. — Так она же абсолютно безвредная, по-моему. Наоборот, многие из заключенных потянулись к ней, вон, чайные церемонии изучают, веера на продажу делают — загляденье… Она же тихоня, слова лишнего не скажет, хоть, правда, я ее редко вижу, она за те пять лет, что сидит, ни разу ничем не болела, только на прививки ходила вместе со всеми. Положительный, словом, человек.

— Положительный, да?! — голос полковника яростно взвился и упал до заговорщицкого шепота. — А вы ее дело читали? Нет? То-то. А я… Я тоже не читал! Но слыхал, что сидит она так долго не только за то, что какие-то проблемы у нее были с налоговой полицией. А еще и за то, что была она черной ведьмой, колдовала и над людьми всяко измывалась.

— Ну, товарищ полковник, — протянула скептически Ия Карловна. — Про колдовство — это все басни. Нету никакого колдовства.

— А я говорю: есть! Тут она себе кличку японскую взяла, а настоящее-то ее имя Анастасия Либенкнехт, о как! Говорят, в предках у нее какие-то уральские ведуны ходили, знающие места, где сокровища, клады попрятаны. Она вроде и хотела на Урале сотворить колдовское царство, чтобы все ей подвластно стало.

— Не знаю, не знаю… Почему же эту уральскую, как вы говорите, ведьму вдруг у нас в колонии отыскал японский благотворительный фонд «Тэнгу»? Зачем этот фонд нас деньгами и компьютерами засыпал по самое не хочу, лишь бы вы, начальство, разрешили создать заключенной Анастасии и ее единомышленницам медитационный центр? Что она там, в этой… комнате Просветления план вторжения японских оккупантов на Дальний Восток разрабатывает? Хи-хи-хи, — глупо как-то захихикала Ия Карловна. — Нас сейчас без всякой оккупации можно голыми руками за сто баксов завоевать. Да и завоевывать незачем. Так что, по-моему, старуха здесь ни при чем.

Полковник Кирпичный молча пожал плечами. Его лицо, в обычном состоянии напоминавшее недостиранную казенную наволочку, сейчас выглядело по-детски растерянным.

— Что хотите, говорите, Ия Карловна, а дело нечисто. Может, Япония тут и ни при чем, а только как эта Анастасия у нас появилась, все вверх дном пошло. То, помните, одна дамочка себе глотку перерезала, а в предсмертной записке написала, что, мол, жить больше недостойна с такой грязной душой и надеется, что теперь ее карман будет чист…

— Карман! Может, карма? — уточнила Ия Карловна, которая в отличие от полковника Кирпичного имела диплом о высшем образовании и не понаслышке знала, что книги используются для чтения, а не в качестве туалетной бумаги.

— Может, и карма, — покорно согласился полковник, признавая бесспорное интеллектуальное превосходство докторши. — Что бы там ни было, а бабу эту не вернешь. Хорошо, хоть никаких проверок к нам не нагрянуло, списали все как самоубийство. А только мне думается, что это старуха Анастасия приказала той бабе глотку перерезать, потому как самоубийца тоже вроде на моления эти японские ходила и, видать, не угодила чем-то старухе. А потом еще эта, недавняя, которую крысы изгрызли и труп которой пропал, помните?