Анна Степанова - ПЛЕНЕННАЯ ДУША

Четверка в светло-зеленых храмовых хламидах немного оживила его любопытство. Дождавшись своего череда, уважительно поклонились они Императору, а тонкий, сухой старичок выступил вперед, чтоб опустить со всей осторожностью на длинный, накрытый парчой, стол для даров небольшую серебряную чашу с короткой гравировкой «здравие».

Старичок оказался хорошо знаком Огнезору. Был это отец Гутор, главный храмовый настоятель, собственной персоной. Преподнесенная же Храмом чаша у человека знающего бесспорно вызвать должна была зависть да вполне искренний восторг, но… знающих людей, кроме храмовников и самого Гильдмастера, здесь, похоже, не было.

— Питье, что налито в чашу, становится целебным, — пришлось пояснить настоятелю, когда по залу поползли недоуменные шепотки.

Огнезор уже ясно чувствовал, как кривит Его Божественность в пренебрежении сухие губы — и, впервые за всю церемонию, поспешил осторожно сжать пальцами правое монаршее плечо: заранее договоренный знак, что подарок не только безопасен, но и важен.

Император сменил гнев на милость, соизволив все-таки наградить храмовников любезным кивком.

Казалось, легкого движения серой, в плащ закутанной фигуры, что застыла в стороне от трона, никто не успел бы заметить — но старичок-настоятель внимательно прищурил глаза, задумчиво сдвинул брови и, шепнув что — то своим спутникам, уже успевшим уступить место для новых дарителей, направился к боковым ступеням тронного нефа. Как глава Храма, он имел полное право стоять по правую руку Его Божественности — и, похоже, всерьез собирался этим правом воспользоваться прямо сейчас.

Огнезор сделал шаг назад, углубляясь в полумрак, позволяя тяжелым знаменам полностью скрыть его фигуру.

Но Гутору это было лишь на руку.

— Зачем ты здесь, Гильдмастер? — приблизившись к серой тени, еле слышно спросил он.

Зал впереди все так же гремел шумным эхом поздравительных речей, гудел монотонно шепотками, слепил невозможным блеском драгоценных камней, весело пускающих по стенам цветные солнечные зайчики, — в этом же месте было почти спокойно и тихо: как за кулисами Большой Дворцовой Сцены в самый разгар представления.

— Это же, вроде, официальный прием? — приглушенный ответ Огнезора неожиданно прозвучал с иронией.

— Ты знаешь, о чем я, — не думал отступаться жрец. — Тебя и твоих людей нынче слишком часто видят в тени Императорского трона.

— Его Божественности нравится иметь ручного дьявола за спиной. Кто я такой, чтоб возражать?

— Не святотатствуй, сын мой! — Гутор поморщился.

— И не думал! — хмыкнул Гильдмастер. — Скорей уж ты святотатствуешь, причисляя меня к своим «чадам», господин настоятель.

Взгляд священника стал пугающе серьезным.

— Богини не спрашивают, кто мы. Лишь — какие мы, — голос его прозвучал спокойно и вдумчиво. — Даже твои молитвы могут быть услышаны, темный мастер…

Теперь уж Огнезору пришел черед морщиться.

— Молиться и слепо верить — твоя задача, Гутор, — сухо возразил он. — Мне же приходится быть тем, кто сохраняет здравомыслие. К несчастью, не только свое, но и Его Божественности… Достаточно ли я ответил на твой вопрос? И будешь ли ты делать теперь то, зачем пришел?

— Молиться?

— Убеждать Императора, что не стоит верить дьяволу. Ведь это же просили тебя сделать советники?..

Долгий-долгий, внимательный взгляд был ему ответом. Наконец, Гутор вздохнул расслабленно — и вдруг насмешливо хмыкнул.

— Может ты не так уж и плох в своей вере в здравомыслие. По нынешним-то временам… Но все же, — лицо его посуровело, — Храм присмотрит за тобой, Гильдмастер. Как-то тяжело забыть, почему твой перстень сверкает кровью…

Огнезор серьезно кивнул, принимая условие мира. Но не выдержал, и все же фыркнул:

— Только жрец мог увидеть в цвете простой печатки некий тайный смысл! И раз так, то где же твой священный перстень? Немного странно: чую восемь разных амулетов, но для кольца, символа твоего сана, места почему-то не нашлось…

— Слишком ценная вещь для моих старческих пальцев, — хитро прищурился Гутор. — Ненароком оброню еще…

— Или верующим объяснять придется, почему камень в твоем перстне не зеленый, как положено, а синий, — закончил за него Гильдмастер. — Цвет, как известно, свой для «храмовниц судьбы», три столетия уж как истребляемых за ересь… А знаешь, настоятель, что в старину «Итафия» было женским именем?

— Знать я могу многое, — смехом сверкнули стариковские глаза. — Но вот прихожанам нашим вряд ли расскажу… Храм не хуже Гильдии хранит свои тайны.

Одинаковые, понимающие усмешки зеркально отразились на их лицах. И впервые, наверное, за долгие столетия, богини с дьяволами, коль они, и правда, существуют, наблюдать могли столь странную картину: святой отец и темный мастер, ведущие вполголоса приятную беседу да искренне довольные друг другом…

Неудивительно, что остаток церемонии пролетел для обоих быстро.

«Даже слишком быстро!» — думалось с тоской Огнезору на закате сего знаменательного дня.

Его ловкие подельники ковырялись как раз в замке первого тайного хода — сам же мастер входил в крошечную, никому не известную дворцовую комнатку, уже не первым поколеньем темных мастеров облюбованную под свои нужды. Каморка была тесна, но содержалась в чистоте и порядке. Большой сундук, подсвечник со свечой да потемневшее от времени зеркало составляли все ее убранство, важность коего, впрочем, давно уж оценил всякий человек Гильдии, бывающий при дворе. «Костюмерной» — то ли в шутку, то ли серьезно прозвали комнатушку за то, что именно здесь грозные убийцы в черных масках превращались в важных господ, томных дам или разряженных придворных шутов. Здесь начиналось большое притворство, бесконечная игра с первыми мира сего — и Огнезору предстояло сегодня отыграть в ней еще один акт.

А потому маска с серым плащом опустились на дно сундука, на лице же послушно расцвела светская, чуть нагловатая, улыбка — как раз такая, какой ждут приличные дамы от знаменитого придворного проходимца с крайне дурной репутацией. Грозный темный мастер за пару биений сердца превратился в юного прожигателя жизни.

Лорд Амареш чувствовал себя неуютно. Первый большой бал при новом Императоре, важнейшее событие придворной жизни, столько новых лиц, возможностей и связей — а главные сплетники столицы по-прежнему треплют лишь имя его дочери! Не упуская, конечно, возможности поливать грязью да насмешничать и над оставленным ни с чем папашей! Дьяволы бы побрали идиотку-Юлию, так опозорившую род, — и наглого хлыща, мальчишку-бабника, с которым эта дурочка сбежала!

Последний, кстати, легок был на помине!

— …Таргел… — вместе с хихиканьем донеслось до слуха Амареша откуда-то из толпы придворных.