Анна Степанова - ПЛЕНЕННАЯ ДУША

Уже на первой развилке Слава, напоследок недовольно сверкнув глазами, повернула к Краму, откуда начинался Северный тракт, и где велено было ей ждать своего спутника. Огнезор проводил ее коротким взглядом да взялся поторапливать заметно скисшего Риэ: не позже послезавтрашнего утра надеялся он прибыть к «замку» Таргел.

Знакомые места встречали их вялым снежком и трескучим, до костей пробирающим морозом. Деревенские сидели по домам у печек — даже неугомонный староста не казал за дверь любопытного носа — так что возвращение господина лорда с господином управляющим, отчаянно спешащих и замерзших до крайности, осталось никем не замеченным. Только караульные за воротами крепости радостно забегали, увидев всадников; вынырнули навстречу, помогая спешиться, суетливо приняли поводья, — да на замковом дворике Горо выдавил неловкое приветствие, глядя на Риэ с каким-то подозрительным смущением, отчего тот даже позабыл вдруг об увесистой сумке с редкими фолиантами, все так же притороченной к седлу, и ревниво зашарил взглядом по окнам жилого дома…

Легкая девичья фигурка, впрочем, уже спускалась торопливо им навстречу.

— Риэ! Риэ! Риэ! — бесконечно всхлипывала она, пока не повисла, наконец, у юноши на шее.

— Я дома, любовь моя! — расползся тот счастливой улыбкой, прижимая к себе супругу. И тут же охнул, вслед за сердечным поцелуем получив (от всей души!) пощечину.

Огнезор с трудом сдержался от смеха.

— Ты! — гневно сверкнула на мужа заплаканными глазами Юлия. — Говорил: две недели, а сам пропал почти на два месяца! — отпихнула Риэ от себя, развернулась со всей яростью к его спутнику, подскочила вплотную, занесла сжатые кулачки. — А ТЫ! Это ты, негодяй, его увез! Мерзавец! Только о себе и думаешь! Такая же сволочь, как мой драгоценный папочка!..

На этом, видно, иссяк ее запас ужасных оскорблений, и девушка умолкла, тяжело дыша, глотая злые слезы.

— Юлия… — виновато потянулся к ней Риэ. — Ну, прости…

Огнезор не стал дослушивать. Господина управляющего, как положено, доставил он в поместье к молодой супруге — и мог теперь забыть о них с чистой совестью.

Сюда спешил он не за этой парочкой…

Та, которую Гильдмастер искал, встретила его в деревне, у храма — черная сутулая фигурка с наглухо замотанным тканью лицом… Ждала! Знала заранее и, конечно, шла за своими «нитями»!

— Хочешь позвать меня за собой, мастер? — спросила, не нуждаясь в ответе: просто, чтоб нарушить тишину. — Я готова к долгой дороге.

— Почему ты решила, что путь будет долгим, Мила? — усмехнулся Огнезор ее уверенности.

— Пожелай ты видеть меня в Общем Доме, — невозмутимо повела она плечами, — просто прислал бы гонца.

Усмешка мастера стала шире.

— Ты права, девочка. В столице нам пока делать нечего… Была ли ты когда-нибудь в Северных горах?..

— Говорят, там можно встретить много дивного… — голос Милы заиграл почти мечтательно.

— Главное знать, где искать! — охотно подтвердил Огнезор.

— Тогда я готова к дороге…

Он ушел так же тихо, как до того появился, не задержавшись даже для обеда или кружки горячего вина.

Скрюченная всадница, держась в седле с неумелой осторожностью, изо всех сил старалась не отстать от ловкого, горделивого конника. А на половине пути, не высидев положенного срока в Краме, встретила эту странную пару нетерпеливая, презрительно кривящая губы, черноглазая девушка…

В такой вот безумной, друг на друга шипящей, компании и двигался Огнезор вслед за настойчивым Зовом, невольно шаг за шагом повторяя прошлогоднее свое путешествие. И, странное дело, тот самый путь, что тогда казался им с Лаей то сумасшедшим, то мучительным своей безнадежной нескончаемостью, проходил ныне почти незаметно! Не нужно было убегать и прятаться, не приходилось ночевать в обледенелом подлеске или на промерзлом недокошенном лугу, не случалось оврагами да болотами обходить раскинувшиеся у дороги поселения, и перебиваться изо дня в день почти впроголодь… Широкий тракт теперь ровно и гладко стелился под ноги; гостеприимно встречали путников придорожные гостиницы; деревушки привечали теплом и сытостью, давая отдых усталым лошадям и замерзшим всадникам. Даже Северные горы казались не такими уж мрачными да холодными: и здесь встречались людные торговые пристанища, уютные охотничьи заимки или грозные имперские заставы. Но почему-то оставляли все они по себе неприятный, язвящий до крови след…

Сидя за щедрым столом в теплой избе почтенного старосты неизвестной по счету придорожной деревеньки, вспоминал Огнезор Лаю, продрогшую, голодную, отчаянно пытающуюся согреть перед крохотным костерком руки — и хохочущую от души над какой-то то ли его, то ли своей историей… Вспоминал — да ловил себя на мысли, что отдал бы, наверное, все на свете, чтоб вранье проклятого жреца могло, во имя всех дьяволов, хоть на миг, хоть как-нибудь оказаться вдруг правдой…

Да, он хотел бы поверить в чудо! Но никак не мог позволить себе такой роскоши…

На исходе четвертой недели путники вышли, наконец, к лесной тропе, змеящейся меж пологими склонами до Священной ахарской долины.

Косматые охотники не встречали их в этот раз. Никто не выпытывал с любопытством об имперских новостях, до невозможности растягивая каждое слово, никто не провожал по ускользающей из-под ног тропе сквозь зимний зачарованный лес… Огнезор сам прокладывал себе путь, ведя на поводу усталую лошадь. Невыносимо медленно плутал среди охранных амулетов, сбиваясь, и начиная снова, истощаясь до темных пятен в побелевших глазах — и все ж упорно, шаг за шагом, приближаясь к стойбищу. Он знал, что рады ему там не будут, но Ишу был увидеть должен: слишком много вопросов осталось у него к Хранительнице, слишком много неприятных догадок… Да и Лае повидать хотелось родных. Кому, в конце концов, как не единственному спутнику, сообщать ахарам о ее гибели?

Застывший лес по сторонам от дороги подавлял неестественной тишиной. Дикий зверь или птица прочь спешили от Ишиных амулетов, путникам же, до боли сосредоточенным на незримой, сбивающей с тропы, силе было не до лишних разговоров. Копыта всхрапывающих лошадей мягко тонули в снегу, не издавая даже легкого скрипа, — только заледенелые сосны пронзительно звенели на ветру белой от инея хвоей, да сухо скрежетали, цепляясь друг за друга, корявые ветви голых деревьев. И звук этот все сильней сливался в ушах с тяжелым биением пульса, мешался с неслышимым саднящим гулом натянутых здешней Хранительницей нитей. Спасаясь от него, подстегиваемый ним, постепенно ускорял Огнезор шаг — чтоб вырваться вдруг почти бегом из сине-серого лесного сумрака на слепящее белое раздолье.