Алёна Реброва - Тайны наследников Северного Графства

Именно в это я почти верил первые несколько часов без нее. А на следующий день ко мне в голову вернулись тревожные мысли. А если она забыла снять клятву? Вдруг с ней что-то случилось? Вдруг Адольф ее найдет? Вдруг она уехала не просто так, а было что-то важное, о чем я не знаю? Вдруг ей нужна моя помощь?… Эти бесконечные «вдруг» довели до того, что меня начало трясти от переживаний. Я плюнул на все свои клятвы Лорену, собрался и пошел в конюшню за Лешим. Все же она простая ведьма, чокнутая девица, тупоголовая идиотка… но она еще и моя боевая подруга, как-никак. Могу ли я бросить ту единственную, которая готова была жертвовать ради меня своей жизнью? Это, наверное, было бы глупо.

Но стоило мне сесть на коня, как меня скрутил жуткий кашель. Мне тогда показалось, что я задыхаюсь. Я кашлял не переставая, чуть не упал с Лешего. Под конец из глаз текли слезы, но из горла все равно не уходило что-то, что мешало дышать.

Если бы не Леопольд, который как раз обходил свои владения и оказался рядом, не известно, что бы со мной случилось. Оборотень с помощью магии или еще чего-то прекратил кашель. До сих пор не могу понять, как он это сделал.

Собственно, с тех пор я слег с болезнью и никуда не могу уехать. Вместо того, чтобы искать по трактирам Бэйр, я целыми днями валяюсь на кровати, читаю всякую ученую чушь и пялюсь в окно, надеясь увидеть там что-нибудь интересное. То корю себя за бездействие, то мысленно ругаю ведьму, бросаюсь из крайности в крайность, как последняя истеричка, а потом лежу с температурой.

Наверное, если бы не Леопольд, который с чего-то решил, что мы друзья, я бы свихнулся. Конечно, он безумно надоедал, но зато разбавлял одиночество, от которого я удивительно быстро отвык.

Леопольд не реагировал на намеки и не замечал открытых «пошел вон», даже полное игнорирование его не трогало. Если я его не звал, он приходил сам, если я с ним не разговаривал, он мог часами говорить сам с собой, рассуждая о чем-нибудь, если я просил его уйти, он все равно оставался до тех пор, пока сам не захочет вернуться в свое логово. Поначалу мне хотелось достать меч и начать угрожать этому безумно надоедливому нелюдю, но вскоре я стал относиться к нему дружелюбнее. Леопольд, пытаясь добиться моего расположения, таскал мне пирожки и даже как-то притащил бутылку вина, которую мы вместе и выпили. Так же он готовил мне чай с вареньем и сварил отвар от кашля. В итоге я решил, что раз ему делать нечего, то, так и быть, пускай заботиться обо мне, потерплю. Тем более, с ним иногда можно интересно поговорить.

Так я и живу последние шесть дней, которые медленно тянутся один за другим, сливаясь в одну сплошную череду: мысли, книги, сон, потом приходит Леопольд, мы разговариваем о какой-нибудь ерунде, он уходит и опять сон. Никакого разнообразия.

Сейчас я, как и вчера, и позавчера, сижу у окна и пытаюсь рассмотреть улицу сквозь тысячи капель на стекле. Из-за них вид сада, на который выходит окно, рассыпается на отдельные искаженные фрагменты. Ничего не видно.

Вздохнув, я встал, подошел к камину, подкинул в огонь пару поленьев. Затем пошел к кровати, достал из-под подушки книгу по философии, улегся и начал читать. Попались наблюдения какого-то ученого, изучавшего религию сенари. Через десять минут понял, что я — жалкий червь, призванный к жизни для того, чтобы подчеркнуть своим ничтожеством величие этой расы, познавшей истину во всем, и единственное, что мне теперь остается, так это убиться от зависти по возможности.

Дверь из умывальной открылась, послышались тихие шаги. Ко мне пришел Леопольд. Тайный ход в мою комнату находился в стене рядом с ванной, потому приход оборотня часто заставал врасплох. К счастью, не сейчас.

— Привет. Как самочувствие, дорогой мой больной? — протянул он в своей обычной безумной манере. — Горлышко не болит?

— Сегодня лучше, — отвечаю, поражаясь убогости своего сиплого голоса. Еще немного, и начну говорить фальцетом, кажется.

— Как же, как же… — фыркнул Леопольд, усевшись на стул напротив камина и обняв спинку. — Ты пил мой отвар?

— Лучше сделай мне горячего вина с твоими этими специями. А ту дрянь вылей куда-нибудь, — настоятельно советую ему, убирая книгу подальше.

— Надо пить, иначе не поправишься! — тоном мамочки сказал Леопольд.

— Да куда я денусь? Все равно когда-нибудь выздоровею, — усмехаюсь.

— Что читал?

— Про сенари. Почему-то этот безумный дед очень любил про них писать.

— Оу, они — любимая раса философов. Их религия и уклад жизни сильно отличается от нашего. Кажется, там и вправду все совершеннее… — начал рассуждать нелюдь.

— Процветающее рабство, поклонение царю, как богу, вера в какие-то небесные огни, куда уходят души, из-за которой сенари убивают собственных детей, если те родились калеками… как по мне, так ничего там великого нет!

— А я бы хотел там побывать, — мечтательно заметил Леопольд, убирая челку за уши.

Иногда в нем просыпалось желание посмотреть на мир и он открывал свои жуткие глаза. К этому я тоже уже привык.

— Там, говорят, красиво, — продолжил он.

— А ты можешь превращаться в других нелюдей? В сенари, например?

— Я их никогда не видел, — пожал плечами Леопольд. — Я могу превращаться в человека и в расу моей мамы… — он зажмурился и вдруг у него появились огромные длинные уши, черты лица заострились, уголки глаз поползли вверх, а во над верхней губой появились едва заметные бугорки — увеличились клыки. Ко всему прочему Леопольд стал гораздо меньше и раза в два ниже. После это все вдруг исчезло, лицо стало проще и пропорциональнее, немного круглее, рост заметно увеличился. Человек. И вновь начались изменения, черты лица опять заострились, на руках выросли черные когти, увеличился рост, но не размер. Получился обычный невероятно тощий и просто чудной Леопольд. — Скорее всего смогу и в сенари, но только внешне. Никакими способностями я обладать не буду.

— В таком случае ты сможешь поехать на Охмарагу и даже не получить при этом сувенир в виде уникального рабского ошейника с собственными инициалами. Везунчик, — улыбаюсь, но потом вдруг опять начинается кашель и я сгибаюсь пополам на кровати.

— Ты в порядке?

— Да… — говорю, откашлявшись. — Наверное, уметь превращаться во все живое это здорово. Хотел бы я быть тобой…

— Брось, это не так уж и здорово, — отмахнулся Леопольд, качнувшись на стуле. — Часто задумываешься о том, что ты никто, тебя не существует. Имеешь множество обличий, но не имеешь себя.

— Ты, вроде, имеешь. Ты — это вот тот лохматый тип напротив меня. Он не леннай и не слевит, не зверь и не человек. Он Леопольд.

— Это одно из многих моих обличий, в нем я родился, потому что надо же мне было кем-то родиться, не мышью же! Но для мышей я такая же мышь, для волков такой же волк, как для тебя Леопольд. Это мое основное, но не самое важное обличие. Ты вот один человек и всегда им будешь, а я живу одновременно множество жизней, множество судеб. Волком я убиваю зайцев и преследую волчиц весной, мышью дерусь с другими мышами, собакой гоняюсь за Маггортом, котом лежу на коленях у матери зимними вечерами, крысой показываюсь отцу и грызу у него бумагу. Человек во мне не живет, он только поддерживает жизнь и разум в теле благодаря своим умениям. Это обидно, так как в первую очередь я все же человек, «людь», — вдруг у него проснулось желание говорить что-то нормально, без хихиканий и вытягивания гласных.