Ирина Котова - Королевская кровь

— Но мы совсем другого хотели, отец! — воскликнула красная, смущенная Ангелина.

— То, что вы дурного не хотели, понятно. А вы постарайтесь понять, как это выглядит с его стороны. Барон беден, но горд. Он всеми силами пытается создать вам максимальный комфорт. А вы вместо этого словно высмеяли его старания, показали, что, несмотря на то, что он отдает вам всего себя, вам этого мало, и вы милостиво решили его подкормить.

— Надо пойти извиниться, — Василина словно услышала себя со стороны.

— Не надо, не ставьте его в еще более неловкое положение, доченьки. Я сам поговорю с ним.

Принц-консорт вышел, и в столовой стало очень тихо.

— Ну, девочки, — Ангелина снова вымученно улыбнулась, — как будем исправлять ситуацию?

Василина все-таки набралась храбрости и подошла к нему, когда Мариан подвязывал яблони в саду. Постояла сзади, понаблюдала, и он, видимо, почувствовал ее присутствие, потому что спина его напряглась.

— Мариан…Барон Байдек, — произнесла она твердым голосом, но получилось как-то жалко и по-детски, — простите нас, пожалуйста. Мы не хотели обидеть вас.

Капитан повернулся, внимательно посмотрел на нее:

— Все в порядке, принцесса. Это я должен извиниться. Я повел себя непростительно.

Но глаза у него оставались холодными, и она спешно заговорила, боясь, что он сейчас отвернется, и ей придется уйти, чтобы сохранить гордость:

— Неправда! Неправда, — уже тише добавила она. — Вы ведете себя безукоризненно. Вы столько делаете для нас, сколько никто и никогда еще не делал. Вы один стали для нас хранителем и спасителем, а мы …мы повели себя, как глупые девчонки. Окажись мы в другом месте, у другого человека, и нас могли уже убить или выдать убийцам. Ваша верность делает вам честь, капитан. Вы изменили свою жизнь ради нас.

Он снова смотрел на нее, и взгляд этот совершенно точно был не ледяным.

— Делало бы честь, если бы я делал что-то необычное, — наконец сказал он. — Служить вам и есть моя жизнь… моя госпожа.

Люк Кембритч

За всю свою жизнь лорд Кембритч никогда серьезно не болел. Были переломы, ушибы, сотрясения, ожоги, порезы — короче, полный набор, который собирает к 12 годам почти каждый мальчишка, вне зависимости от его происхождения. Но банальные простуды и вирусы обходили его стороной.

Но в этот, воистину знаменательный первый раз, вирусы, видимо, решили отомстить ему за долгое уклонение, и вдарили по полной. С температурой сорок сильно не побегаешь, особенно если ломит все тело, голова кружится, а сигаретный дым не имеет вкуса. И как же отвратительно валяться в постели, пялится в телевизор с больной головой, и быть совершенно беспомощным! Люк бы сбежал на работу, невзирая на болезнь и тем более на возможность заразить сослуживцев, но организм, словно подозревая, что хозяина обычным набором не возьмешь, удумал укладывать его в предобморочное состояние еще до того, как тот доходил до двери дома.

Безобразие прекратил семейный врач, который доходчиво объяснил неугомонному мальчишке, что чем больше он дергается, тем дольше продлится болезнь, а если будет смирно лежать, и, желательно, не выплескивать разведенные порошки, а пить их, то на ноги встанет через дней пять. А если нет — заработает себе осложнения. «Неугомонного мальчишку» Люк врачу простил — все-таки дядьке было уже сильно за шестьдесят. И, скрипнув зубами, перестал бегать, смирно лежал в постели, маялся от жара и бесился от собственной беспомощности.

Приглашенный виталист развел руками и сказал, что болезнь уже запущена, что, скорее всего, первые симптомы Люк перенес на ногах, и проще подождать выздоровления, чем тратить огромный магический резерв на выжигание заразы, без гарантии, что в ослабевший, но не получивший иммунитета организм не залетит еще какая-нибудь бацилла. Этот план тоже провалился, и Люку ничего не оставалось, как переболеть.

Через пять дней он действительно встал на ноги, ослабевший, но злой на задержку расследования до безумия. И вот в этом веселом состоянии ему пришлось встречать отца. Папенька и так планировал зайти еще неделю назад, поэтому дальше тянуть Люк не стал.

Старший лорд Кембритч был мужчиной холеным, высоким, с благородной сединой в висках. Этакий вызывающий всеобщее доверие политик и дипломат. Он мог часами разглагольствовать о политике, заложив правую руку за отворот пиджака, но Люк помнил другое — многочасовые нотации о том, как должен вести себя настоящий аристократ, в редкие приезды отца в Инляндию. Его уничижительные реплики в адрес матери, которая была слишком робка, чтобы настоять на своем. Его постоянный шантаж всех всеми — мамы тем, что он заберет себе детей, Люка тем, что увезет его от матери. Удовольствие от доминирования в мелочах — кресло должно было стоять там, где он его поставил, даже если оно всем мешалось, дети должны носить одежду только определенных цветов, жена не подает голос, пока ее не спросят. О нет, он не бил ее — для этого он был слишком хорошо воспитан. Он просто любил уничтожать ее словами, без ругани.

Отца Люк ненавидел.

Поэтому, когда Джон Кембритч вошел в кабинет, Люк нагло дымил уже третьей сигаретой, зная, что сигаретный дым тот не переносит. На столе стояла бутылка коньяка, уже ополовиненная, закуска, неряшливо сваливающаяся с тарелки. И вообще бардак был такой, будто тут сутки гуляла рота солдат. Надо будет потом извиниться перед экономкой, кстати.

Да и сам Люк вполне вписывался в концепцию кабинета богатого бездельника — небритый, исхудавший после болезни, со стойким запахом алкоголя (пришлось прополоскать рот коньяком) и вселенской скукой во взгляде.

— Оу, папа, — он приподнялся поприветствовать почтенного родителя, но покачнулся, свалился обратно в кресло. — А что, уже вечер?

Лорд Кембритч-старший брезгливо сощурился, подошел к окну, распахнул его, и затем только повернулся к сыну.

— Я же сказал, что ты должен быть трезвым! — зазвенел он хорошо поставленным голосом публичного политика. — Дело, которое я собираюсь с тобой обсудить, требует ясного ума!

— Я трезв, как стеклышко, — с предельной честностью сознался Люк и, глупо улыбнувшись, отсалютовал отцу стаканом. — Говори, я весь во внимании.

Лорд-старший скрипнул зубами, но, видимо, дело и правда было архиважным, потому что он не ушел, хлопнув дверью, а с достоинством уселся в кресло с мягкой витой спинкой, стоящее перед столом Люка.

— Сын, — торжественно начал он, — в нашей жизни рано или поздно приходит время, когда мы должны принимать важные решения, способные изменить все. Менее сильные люди могут побояться ответственности, но ты-Кембритч, а, значит, понимаешь, что такое долг, смелость и достоинство.