Елизавета Дворецкая - Чары колдуньи

Какие-то неразличимые темные тени вихрем вились вокруг нее; она собирала у себя из-под ног черный прах от множества погребальных костров и горстями бросала его в воздух. Темные тени подхватывали крупинки праха и мигом уносили; слышались вопли, визг, жесткий шелест невидимых крыльев, рычание, дикие крики, от которых хотелось сжаться и уйти как можно дальше. Дивляна помнила, что уже слышала подобное: в тот раз ей в руки попал посох старой ведуньи, где жили прирученные старухой игрецы, которые после смерти хозяйки остались не у дел и могли причинить множество зла… У этой черной женщины тоже имелись свои духи-помощники. И их насчитывалось во много раз больше, чем обитало когда-то в старухиной клюке, и сила их была во много раз больше.

— Как приговорено, так и будет! — раздавался голос Марены, но ее саму уже не было видно среди сгустившейся темени. — Тебе печаль-тоска, как сухая доска, мрак и чернота, вечная кутерьма…

Голос отдалялся, постепенно таял в темноте внизу… А потом Дивляна очнулась, будто рывком; кто-то был рядом, кто-то прикасался к ней, что-то с ней делал… Еще полная ужаса от увиденного, она дернулась, попыталась сесть, прижала руки к груди, чтобы защититься… И увидела перед собой Елинь Святославну, держащую одеяло. Дивляна лежала на собственной постели, а Снегуля, уже сняв с княгини черевьи и промокшие насквозь онучи, обтирала ей ноги.

— Ох! — Дивляна смотрела на обеих женщин, едва веря глазам. Княгиня даже не понимала, когда успела заснуть; ей казалось, что она путешествовала по Нави очень долго, а очнулась она чуть ли не раньше, чем заснула, точно во сне ее переместило по времени назад. Поэтому молодая женщина не была уверена, на каком свете находится, сомневалась, что очнулась по-настоящему. — Что… долго я спала?

— По дороге тебя сморило, пока Обрад нес сюда. — Воеводша сочувственно кивнула. — Все, голубка, отвоевалась ты на сегодня, пусть народ гуляет, а твое дело кончено. Теперь спи-отдыхай. Не мерзнешь уже? Может, теплого выпьешь?

Но Дивляна покачала головой, улеглась поудобнее и натянула до носа одеяло, которым ее накрыла старуха. Мир вернулся в привычные пределы. Выходит, ей удалось заглянуть в Навий мир, одновременно не упуская из виду и Явь; волхвы умеют это делать, а она, хоть и не была волхвой, все же немало их имела среди недавних предков. Она еще была полна своим видением, но рассказывать о нем не хотелось — будто что-то замыкало ей уста. А услышав голос Елини, Дивляна вдруг сообразила, чей голос, предлагавший ей смотреть, слышала во сне. Это был голос ее умершей бабки, знаменитой волхвы Радогневы Любшанки.

Княгиня из дому больше не выходила, но празднование продолжалось до глубокой ночи. Девушки под предводительством Ведицы-Лели ходили в рощу завивать венки на березах, пели песни, принимали в круг невест повзрослевших за год девочек-подростков. Потом вышли на берег, бросали венки в воду, и звонкое пение долетало до вершин киевских гор:

Песня еще хранила память о том, как многие славянские роды и малые племена несколько веков назад пришли на эту землю с Дунай-реки, и старухи и даже молодухи, слушая ее, вздыхали, вспоминая свою ушедшую юность, когда и они вот так же бросали в воду венки, мечтая о будущем счастье. Что-то сбылось, что-то нет, но самого главного, той свободы мечтать, того открытого, не решенного еще будущего уже не вернешь…

Ближе к вечеру вышел сам князь: ему принадлежала честь заколоть барана в жертву Яриле. Аскольд хорошо понимал: откажись он выполнять важнейшие обязанности верховного жреца, и в князьях задержится недолго. Отец его, морской конунг Ульв по прозвищу Зверь, сделавшись князем полян, старательно выполнял все нужные обряды — правда, они мало отличались от тех свейских обрядов и обычаев, среди которых он вырос. «Боги в разных землях разные, и только сила и удача человека остаются с ним, куда бы он ни попал! — внушал Ульв своим сыновьям. — Полагайтесь на свою силу, растите свою удачу, и тогда боги пойдут туда, куда вы их позовете!» Аскольд, став тайным поклонником Христа, несколько переиначивал отцовские наставления. Главное — это душа и верность истинному Богу. А обряды — это лишь суета. Бог простит ему, что он помогал готовить барана для угощения стариков, если сам он вовсе не считает это даром бесу. Держа в руках поднесенный ему кусок мяса на кости, Аскольд иногда поднимал его ко рту, но тут же заговаривал с кем-то или отпивал из кубка, снова и снова «забывая» откусить. Он не разделяет жертвенных трапез с язычниками. И Бог его простит, ведь он совсем один среди них.

К этому времени уже вдоль всего берега Днепра горели огни, напоминая о близком Купале. На свободном месте, освещенная огнем нескольких костров, кружилась и плясала русалка — рослая, с длинными распущенными волосами, еще волнистыми после тугого плетения косы. Рукава ее белой, без вышивки рубахи доставали до самой земли, а когда она взмахивала руками, то улетали вверх, будто лебединые крылья. Гудели рожки, стучали кудесы, звенели бубенцы, отбивая ритм быстрой, бешеной пляски; русалка вертелась, подпрыгивала, превратившись в сплошной вихрь разлетающихся прядей и белых рукавов. На нее дружно плескали водой, и брызги от ее движений разлетались во все стороны, окропляли землю и людей, будто роса. Народ вскрикивал, подбадривая ее, но она едва ли слышала: от бешеного движения душа ее унеслась куда-то вдаль, а дух земли и буйной растительности, входящей в эту пору в наибольшую силу, оживлял тело и давал ему поистине нечеловеческие силы. Девушки, земные сестры русалки, так же неистово кружились вокруг нее, взявшись за руки, едва не падая, сбиваясь с ног, но если кто-то спотыкался, то не мог ни остановиться, ни выйти из круга, а продолжал мчаться, вопя от восторженного ужаса, на волне объединенной общей силы. Вот русалка подпрыгнула, взмахнула рукавами-крыльями, будто взлетая, и одна из девушек в кругу тоже подпрыгнула: общая сила волны толкнула ее вверх, и она вознеслась чуть ли не выше человеческого роста, так что едва удержала руки подруг вытянутыми руками. Она приземлилась, крича во все горло, и тут же взлетела следующая, та, что заступила на ее место. Круг бешено мчался, каждая по очереди взлетала, и казалось, что разбуженная плясками и обрядами сила самой земли подбрасывает людей вверх, превращая девушек в лебедей, в русалок, давая им возможность заглянуть за край небес…

Наконец русалка утомилась и упала как подкошенная. Движение круга замедлилось, потом совсем остановилось. Среди одобрительных, веселых хмельных воплей три девушки подняли русалку и отвели в сторону, уложили под кустом. С ее лица убрали рассыпанные волосы, и стало видно, что это Ведица. У нее, как у первой жрицы девичьей богини Лели, были в этот день свои обязанности, не менее ответственные, но тяжелые и утомительные. Девушка то ли устала до беспамятства, то ли дух ее еще не вернулся с Той Стороны; она тяжело дышала, не открывая глаз, кажется, ничего вокруг себя не замечая. Зная, что духу нужно время, чтобы вернуться в тело, и что лучше ему при этом не мешать, подруги оставили ее в покое. Только одна, по имени Лутошка, сидела рядом, присматривая за княжьей сестрой.