Гарри Тертлдав - Император Крисп

– Ты ведь не можешь просто отпустить их по домам, в свои деревни, – сказал Фостий. – Я неплохо узнал фанасиотов, пока находился в их руках. Сейчас они пообещают тебе что угодно, а через год, два или три найдут себе другого предводителя и начнут новые набеги.

– Я это знаю, – подтвердил Крисп. – И рад, что ты тоже это понимаешь.

К ним подъехал Саркис. Несмотря на несколько окровавленных повязок, генерал пребывал в прекрасном настроении.

– Мы их разгромили и рассеяли, ваше величество, – прогудел он.

– Верно, – отозвался Крисп, но не столь радостно. Он научился мыслить более крупными категориями, чем одна битва или даже кампания. И от этой победы он желал получить больше, чем двухлетнюю передышку, о которой говорил Фостий.

Император почесал кончик носа – не столь внушительного, как у Саркиса, но все же превышающего видесское понятие о норме. – Клянусь благим богом… – вдруг тихо произнес он.

– Что такое? – встрепенулся Катаколон.

– Мой отец – в честь которого назвали тебя, Фостий, – всегда говорил, что в нас есть васпураканская кровь, хотя мы все время жили вдали от этих мест, вблизи прежней границы с Кубратом, а иногда даже за ней. И мне пришло в голову, что наших предков переселили туда из-за какого-то давнего преступления.

– Весьма возможно, – поддакнул Саркис, словно этим можно гордиться.

– И с фанасиотами мы можем поступить так же, – решил Крисп. – Если мы выкорчуем деревни, где ересь расцвела наиболее пышно, и переселим их жителей на дальний восток, скажем, к Опсикиону и выше, к Истру – в бывшем Кубрате и сейчас не хватает людей для обработки земли, – то через одно-два поколения фанасиоты, скорее всего, утратят свою веру, окруженные таким количеством крестьян-ортодоксов, как щепотка соли растворяется в кувшине с водой.

– Может получиться, – согласился Саркис. – В Видессе подобное уже проделывалось и прежде – иначе, как вы сами сказали, ваше величество, ваши предки не очутились бы там, где вы родились.

– Да, я читал про такое, – подтвердил Крисп. – Можно даже сделать переселение двусторонним и заткнуть крестьянами-ортодоксами бреши, которые появятся после высылки фанасиотов из окрестностей Эчмиадзина. Работа потребуется огромная, но если благой бог пожелает, мы таким способом разделаемся с фанасиотами раз и навсегда.

– Перемещать целые деревни – тысячи, а то и десятки тысяч человек – с одного конца империи на другой? И еще тысячи в обратном направлении? – спросил Фостий. – Не говоря уже об одной работе, подумай, сколько трудностей ты сам себе создашь!

Крисп раздраженно выдохнул:

– Вспомни – люди, которых мы только что победили, недавно разграбили и сожгли Кизик и Гарсавру, в прошлом году Питиос, и лишь владыка благой и премудрый знает, сколько поселений поменьше. Сколько забот и трудностей они нам уже доставили? Сколько их еще прибавилось бы, если бы мы их не одолели? А теперь положи их злодеяния на одну чашу весов, переселение деревень на другую и скажи, какая чаша перевесит.

– В Хатрише и Татагуше верят в Равновесие, – ответил Фостий. – Неужели ты справился с одной ересью только для того, чтобы присоединиться к другой?

– Я говорил не о Равновесии Фоса, а о тех весах, которые любой, имеющий хотя бы на драхму воображения, способен себе представить, – раздраженно бросил Крисп и тут заметил, что Фостий над ним смеется. – Ах, паршивец! Я и не думал, что у тебя хватит наглости подшучивать надо мной.

Фостий, что было ему свойственно, быстро стал серьезным вновь:

– Извини. Я проведу это мысленное взвешивание и скажу тебе свое мнение.

– Честное решение, – сказал Крисп. – А извиняться тут не за что – я понимаю шутки, даже над собой. Иначе Саркис провел бы немало лет в камере под зданием чиновной службы – если бы отыскалась такая, куда он поместится.

Генерал напустил на себя оскорбленный вид:

– Если бы меня посадили в тюрьму несколько лет назад, я не наел бы себе такое брюхо. Говорят, заключенных там хреново кормят – по крайней мере, по моим понятиям.

– Гмм-м. – Крисп повернулся к Фостию:

– Итак, куда склонились твои весы?

– Если это надо сделать, значит, надо. – Вид у Фостия был отнюдь не радостный, да и голос тоже, но Крисп его понимал. Он сам был не рад такому решению.

Когда он был еще мальчиком, его вместе с деревней переселяли дважды – один раз это насильно сделали кубраты, а второй – когда империя выкупила их у кочевников, так что ему были прекрасно известны ожидающие крестьян лишения. Но мне очень хотелось бы, чтобы нужды в этом не возникало.

– Мне тоже, – сказал Крисп. Фостий удивленно моргнул, и Крисп фыркнул: Сын, если ты думаешь, что такое решение доставляет мне удовольствие, то ты болван. Но я понимаю, что без этого не обойтись, и не пытаюсь уклониться. Мне бы тоже хотелось, надев красные сапоги, делать только то, что нравится, но приходится делать и то, что нужно, хотя в этом часто нет ничего приятного.

Фостий задумался над сказанным, и процесс этот четко отразился на его лице. Крисп отдал сыну должное; до похищения он, скорее всего, попросту отмахнулся бы от любых слов отца. Наконец, прикусив губу, Фостий кивнул. Крисп, весьма довольный, кивнул в ответ. Наконец-то ему удалось убедить в чем-то своего упрямого сына.

– Давай пошевеливайся! – крикнул солдат тоном человека, который уже раз двадцать кричал одно и то же и знает, что до конца дня ему придется повторить это столько же раз.

Женщина в выцветшем сером платье и с белой шалью на голове бросила на всадника полный ненависти взгляд. Согнувшись под тяжестью переброшенного на спину узла, она побрела прочь от крытой соломой хижины, в которой жила со дня своей свадьбы, и прочь от деревни, где прожили поколения ее предков.

– Благой бог проклянет тебя и пошлет навечно в лед! – прошипела она.

– Если бы мне платили золотой всякий раз, когда меня проклинают, то я за последние две недели стал бы достаточно богат, чтобы купить всю эту провинцию, – отозвался имперский солдат.

– И достаточно бессердечен, чтобы управлять ею! – вскипела крестьянка;

К ее явному ужасу, солдата этот упрек лишь развеселил. Не имея другого выхода – солдат и его товарищи противопоставили крестьянам сабли, натянутые луки и несгибаемую решимость, – женщина побрела дальше. Следом шли трое детей и ее муж, тащивший на спине еще больший тюк и волочивший на веревке двух драных козлов.

На глазах Фостия семья влилась в поток невольных переселенцев, бредущих на восток. Скоро они исчезнут из виду, как исчезает в реке капля воды. Некоторое время он еще слышал блеянье козлов, но вскоре и оно затерялось среди бормотания, жалоб, мычания коров, скрипа телег, на которых ехали крестьяне побогаче, и бесконечного шарканья ног.