Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира

И все. После Скобелева были генералы, плохие, хорошие, но полководцев не было.

Когда в войну вмешивались цари и Верховные Главнокомандующие, русскую армию постигала катастрофа.

Вся история моей страны укладывается в христианизацию, борьбу с язычниками да староверами, монголо-татарское иго, Великую смуту, крепостное право, социалистические иго и перестройку с демократией.

Я стал было задремывать, но в комнату вбежал Петроний и сообщил, что Петр задержан и находится в императорской тюрьме.

— Вот те раз, — подумал я, — сам проводил его и указал дорогу, на которой его не будут искать, просто никто не подумает, что там можно ехать. Кто же нас сдал?

Мои размышления прервал громкий стук в дверь. Так стучат только те, кому положено так стучать — власть! Демократия демократией, но любой ефрейтор старается использовать те преимущества, которые ему дает лычка.

В открытую дверь вошел целый центурион с плюмажем на шлеме.

— Октавий Май Брут, — торжественно провозгласил он, — вас приказано доставить ко двору императора Нерона. Можете взять с собой одного раба.

И все. Что, зачем, почему? Хорошо, что не бьют и не связывают. Обыска тоже не делали, значит это не арест.

Во дворец меня везли на носилках. Вернее, несли целых четыре раба. А это уже какая-то почесть. Хотя, императоры могут себе позволить расстелить перед эшафотом рулон шелковой материи, типа, ничего личного, работа такая сатрапом быть.

Меня доставили не к императору, а к начальнику его контрразведки Марку Юлию Хромому. Точно таким же был и Малюта Скуратов у Ивана Грозного. Всемогущий человек, который, если бы захотел, стал императором в два счета, и точно так же лишился бы своего поста и жизни, если новый начальник контрразведки обладал бы императорскими амбициями. Замкнутый круг, из которого можно выбраться только тогда, когда при любых амбициях меняя главу сыска вместе с его головой. Как Сталин. Расстрелял Ягоду. Поставил Ежова и расстрелял его. А уж третий — Берия даже косого взгляда вождя боялся. Тут не то, что о заговоре думать, как бы самому живым остаться.

В окружении тирана — все тираны. И в окружении не тирана — все равно все тираны. Не верьте в то, что казненные предшественники были ангелами в белых одеждах и что их нужно чохом реабилитировать, и еще ордена дать посмертно как борцам с режимом. Они сами были опорой режима и репрессировали их за то, что были уж слишком одиозной опорой, которая так покосила здание государства, что его никакими репрессиями не выправить.

— Ну, здравствуй Октавий Май Брут, — сказал Хромый, указывая рукой на кресло-кушетку, — садись, в ногах правды нет, а она нам будет нужна сегодня.

Я молча сел, выжидая, что еще скажет хозяин, запустивший тезис о правде и вызывая меня на уточнение сего вопроса. А я ничего не буду уточнять. Пусть сам уточняет, если хочет. Я к нему в гости не напрашивался.

Хромый прошелся по своему кабинетику, посмотрел в свиток, лежащий на столе, посмотрел на меня, прижав к глазу сложенный в трубочку кулак. У нас дальнозоркие граждане делают так же. Попробуйте, сожмите руку в кулак и оставьте в нем свободное пространство, чтобы можно было смотреть, и вы увидите, как четко просматриваются удаленные от вас предметы. На таком же принципе сделаны корректирующие очки с множеством отверстий, сквозь которые увеличивается четкость видимых предметов.

Мне кажется, что точно так же голландец Антони ван Левенгук в шестнадцатом веке изобрел микроскоп, с помощью которого он первым увидел бактерии. И изобретение это так себе, хотя является величайшим открытием в истории науки. В металлической пластинке просверлил коническое отверстие и капнул в него каплю воды. Вот так он получил увеличение в тысячу раз, как в электронном микроскопе, и увидел бактерию, которая хищно глядела на него в самое узкое отверстие его изобретения.

Я глядел на Хромого и ждал. Нужно будет открыть мастерскую по плавке стекла и начать делать линзы, чтобы обеспечить очками весь Рим.

— Чего молчишь-то, — не выдержал Хромый, — или ответить нечего и придумываешь, что тебе сказать? Ты вот кто такой и как ты в Рим попал?

— Кто я такой? — переспросил я. — Да ты же меня знаешь. Меня и сам император знает, мы с ним песни вместе пели.

— Песни пели? — спросил Хромый, посмотрев на меня с прищуром. — Да у нас тут самые лучшие друзья и кровные родственники на коленях ползают, пощаду вымаливают. Захочу, и ты будешь ползать.

Я промолчал. Хромому ничего не докажешь. Да ему и не нужны доказательства. Если человек внесен в проскрипционный список, то есть на уничтожение, то что бы он ни говорил, как бы он ни защищался, кто бы его ни защищал, результат один — стенка, расстрельная группа и команда — фойер! Хотя, в Риме не расстреливают, режут как на Кавказе. И там, и там приносят кровавые жертвы, правда, в Риме на улицах не режут баранов, это только наши «римляне» делают в Москве, чтобы показать всем, что в этом городе хозяева они. Сейчас понятно, откуда в гостинице зарезанные по-римски трупы.

— Ладно, не хочешь говорить — не говори, — спокойно сказал главный инквизитор Нерона, — я пока поговорю. Я так и не узнал, откуда ты взялся, где родился и где твои корни. Ты очень быстро стал римлянином, проявив способности к изучению нашего языка и взяв в свои руки приготовление деликатесов, востребуемых самыми богатыми людьми и доступных для всего населения. Ты начал поджаривать подсолнечные семечки и продавать их на площадях вместе с жареными каштанами. Ты замусорил весь Рим. Все ходят и плюются. Даже в сенате валяется шелуха от семечек. Мои дети едят семечки, и я балуюсь ими на досуге. Это раз. Второе. Где ты так научился драться? Мои люди проверяли во всех наших провинциях и приграничных территориях и нигде люди так не дерутся. Это так, семечки. А вот самое главное. Ты привез в Рим проповедника-христианина Петра и организовал печатание «Библии», резко увеличив число проповедников и христиан в городе. За один день ты сделал столько книг, сколько пятьдесят переписчиков писали бы в течение года. Зачем тебе нужен Петр? Всем христианам уготована незавидная участь и то, что они делают, люди скоро забудут. Но ты же гражданин Рима. Ты не подумал, что ты можешь потерять от поддержки Петра?

Вероятно, все общества одинаковы. Что Рим, что социализм, что фашизм. Всюду всеподавляющая идеология исключительности одной группы людей над другими людьми, поддерживаемая репрессиями и их карательные органы одинаковы, что гестапо, что НКВД, что преторианцы.

Я немного подумал и сказал:

— Каждый человек ставит на красное или черное. А в итоге оказывается, что он ставит на жизнь или на смерть.