Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира

Я не знаю, какие были отношения у Дарьи с покойным мужем и отцом детей, но я был ими встречен так, как хозяин, вернувшийся после долгой отлучки.

Несмотря на то, что я знал о намерениях княжих служек в отношении меня, я все равно рассчитывал на то, что останусь здесь и займу соответствующее место при дворе, постаравшись изменить течение событий, чтобы князя Василия Темного впоследствии называли Василием Светлым.

Я летел вниз с полукилометровой высоты как с Останкинской телебашни и с удивлением ощущал, что контролирую себя и стараюсь управлять своим телом, разводя в стороны руки, как будто я прошел курсы парашютистов, хотя об этом занятии я знаю только по художественным фильмам.

На высоте не менее двухсот метров я дернул шелковый шнурок и выбросил купол парашюта, который с хлопком надулся и снизил скорость моего падения.

Нужно учесть, что парашютисты не летят, а падают, будучи привешенными к замедлителю падения. Летают только те парашютисты, у которых парашют напоминает крыло — параплан.

Я достаточно быстро несся к земле, в уме вычисляя угол падения, скорость, направление ветра и возможное место приземления.

На высоте метров тридцати у меня оторвалась одна стропа, затем вторая, третья четвертая и купол сложился, приняв форму флага небесно-голубого цвета с китайскими драконами. Я полетел камнем прямо в огонь.

— Прощай Лизавета Петровна, неспетая песня моя, — пронеслось у меня в голове, и я ударился о ковровую дорожку в коридоре отеля «Lissabon».

По всем физическим законам я должен был разбиться от удара о любую поверхность. Даже о мягкую. Я занимался борьбой и в борьбе самое первое упражнение — это умение падать с фиксацией тела одной рукой. Автоматически я так же и сделал, но сразу убрал руку, чтобы не сломать ее движущимся по инерции туловищем. Я покатился к коридорной стене и уже представлял, как стукнусь об нее, но провалился сквозь стену и продолжил кувырки на каком-то асфальте под крики людей и визг тормозов автомашин.

Кто-то подбежал ко мне, стал тормошить меня, и я открыл глаза. Вокруг кто-то и что-то говорил, но я никого не понимал. Я не мог определить, на каком языке говорят обступившие меня люди. Какая-то дикая смесь немецкого и латинского языков. В принципе, понимать можно. Если человек захочет, то он поймет любого иностранца, говорящего с чудовищным акцентом и с грубейшими ошибками. Если захочет.

— Вы живы? Кто вы такой? — спрашивал меня какой-то бородатый мужчина.

— Где я? — спросил я на латинском языке.

— Амстердам, улица Дюкло, — получил я ответ.

— Ни хрена себе, — сказал я про себя, — бросает меня из стороны в сторону. Из огня да в полымя. Я в своей одежде из пятнадцатого века Руси снова в двадцатый век, да еще в Голландию. А, может, уже двадцать первый век, так как я с него и начинал. И вообще, нужно как-то останавливаться, попадешь еще к каннибалам и станешь сосиской на вертеле, а детишкам отдадут самые мягкие части тела.

Так, мужик небритый, значит мода двадцать первого века. На Руси тоже не брились, но не из-за моды, а потому что хлопотное это дело каждое утро морду ножом скоблить, так как стали и бритв хороших тогда не было, а для бритья сноровка была нужна. В России еще во второй половине двадцатого века были в ходу лезвия «Нева», которыми иногда брили поросят на мясокомбинатах, так забитые поросята дергались при прикосновении к ним «Невой». А тут живые люди. Так вот, для заточки «Невы» были даже машинки сделаны с моторчиком. Вставляешь в машинку лезвие, а там точащие элементы из пасты ГОИ (Государственный оптический институт) его точат. Начинаешь бриться, а оно такое же тупое, как и было. Некоторые мужики эти лезвия точили на внутренней поверхности граненого стакана. Несколько раз поводит по стеклу, зубы зажмет и начинает бриться.

— Майн либер герр, вы слышите меня? — прервал мои размышления мужчина. — Как вас зовут?

— Андре Северцев, — сказал я, — только я ничего не помню.

— О, это русский, — говорил кто-то в стоящей возле меня толпе. — Они, русские, все такие, как не от мира сего. Видите, как он одет. Они сейчас русскую идею ищут. Перестали бриться и стали одеваться как русские бояре. А паспорт у него есть?

— Пустите, это наш, — какой-то мужчина растолкал людей и надел на меня табличку-бейдж на веревочке. Там была моя фотография и указана организация — Nederlandse Organisatie voor Toegepast Natuurwetenschappelijk Onderzoek — Голландская организация по прикладным исследованиям, — он специалист по организации захоронений и выступает у нас с докладом.

Люди стали расходиться и мой «спаситель», поддерживая меня под руку, повел куда-то.

— Это недалеко, — сказал он, — там отдохнете и приведете себя в порядок. А выступать вам все-таки придется. Расскажете, как вы представляете организацию похоронного дела вообще.

— Да я же ничего в этом вопросе не смыслю, — стал я протестовать.

— У нас никто не смыслит в этом деле, зато каждый строит из себя специалиста, хотя дело это такое же сложное, как и любое другое и мнение дилетанта тут будет как бы моментом истины, — засмеялся мужчина.

— А как вы узнали мою фамилию и когда вы смогли изготовить бейдж? — спросил я.

— О, мы вас давно ждем, — как-то загадочно сказал незнакомец.

— А моя одежда? — не сдавался я.

— Плюньте, — улыбнулся мой провожатый, — вы посмотрите, кто и в чем ходит. В старые времена у вас в стране так люди одевались на рыбалку или на дачу, или мусор во двор выкинуть. А ваш костюм даже несколько экстравагантен, сапоги сафьяновые, шапка-москвичка, кафтан узором шитый. Так скоро все на Западе ходить будут, а вы станете законодателем здешних мод. Одно плохо. Здесь даже зимой температура не опускается ниже минус десяти. В Россию бы такую теплынь, так вы вообще были бы самой развитой мировой державой.

— С нашими-то царями и президентами? — возмутился я. — Они все нам на нашу погибель даны. Народ — дурак, сам себе ярмо на шею вешает и могилу себе роет…

— Вот, а вы говорили, что в похоронном деле не разбираетесь, — подхватил мой новый товарищ, — сейчас все это и скажете, мы уже пришли.

Мы зашли в заполненный зал, где сидели люди в строгих черных костюмах, белых рубашках и черных суконных галстуках. Было и несколько женщин в черных платьях с белой оторочкой и белыми воротничками. Кстати, сморится очень хорошо.

Мо провожатый подошел к трибуне и сказал в микрофон:

— А сейчас перед вами выступит представитель России господин Северцев Андре. Прошу любить и жаловать.

Я вышел к трибуне, снял шапку и поклонился всем в пояс. Как говорят, русское бытие определяет сознание. Я мог бы поднять руку и сказать по-римски — morituri te salutant — идущие за смертью приветствуют вас.