Олег Северюхин - Беги, Василич, беги!

Потом на сцене плясали лезгинку бравые хлопцы в бешметах и с огромными кинжалами. Затем нам исполнили танец с саблями Арама Хачатуряна и на закуску был исполнен танец гейш нихон-буё в системе «иэмото», в котором я понял, что жила-была маленькая девочка, которая осталась без родителей и добрые люди отдали ее на обучение гейше. Девочке приходилось выполнять всю черновую работу, украдкой подглядывая на то, что делает ее хозяйка-учительница. И в один прекрасный день девочка становится гейшей и превосходит по своему искусству ту, которая ее ничему не учила. Уязвленная хозяйка-учительница убивает свою соперницу и кончает жизнь самоубийством.

Под выпитое и под шашлычок с креветочным салатом этот минибалет воспринимается особенно тонко. Я видел проблески слез у Гудымы и у посетителей, сидящих поодаль от нас за линией столиков с охраной.

Если спросить у этих людей, почему они плачут, то они, все как один, ответят чисто по-русски: птичку жалко.

— Давай, по последней и в баньку, девки там уже заждались, — хлопнул меня по спине Гудыма и поднял рюмку с водкой.

Мы вышли из ресторана в распрекрасном настроении и сели в ожидавшую нас машину.

— Ох, и гульнем мы с тобой, — сказал Гудыма, — поехали, — это уже относилось к водителю.

Проехали мы метров двести, как впереди я увидел вспышку, затем облако дыма и грохот такой, как будто рядом реактивный самолет преодолел звуковой барьер. В следующий момент нашу машину приподняло и бросило набок под яркую вспышку и новый грохот.

Нам повезло. Когда машина перевернулась на крышу, то открылась боковая дверь. Если бы ее заклинило, то нам с Гудымой пришла бы настоящая хана.

Я выскочил в дверь и помог выбраться Гудыме.

По нас стреляли из противотанкового гранатомета. Вторая граната угодила в моторный отсек и воспламенила машину. Откуда-то слышалась стрельбы из автомата.

— Подкараулили, — крикнул мне мафиозный чекист, — бежим в сторону озера.

— А где оно? — спросил я, совершенно не ориентируясь в незнакомом мне городе.

— Беги в том направлении, — и он указал направление рукой, — я буду прикрывать.

Озеро оказалось в близлежащем парке, в роще. Как так получается, что его видим только мы, а другие люди не видят или оно появляется только в какое-то определенное время или кто-то сверху открывает задвижку, закрывающую озера от взглядов других людей. Сейчас не до выяснения таких второстепенных фактов.

Я уже подбегал к роще, как услышал за спиной насмешливый голос:

— Эй, мужик, стой, посчитаться надо.

Сзади меня стояли ухмыляющиеся Мыкола с Василем, многозначительно постукивающие своими резиновыми дубинами по руке.

Почему-то в органы внутренних дел набирают самых мстительных и склонных к насилию людей с маниакальными чертами характера. Чему удивляться, когда слышишь сообщение, как яицилим входит в гастроном и начинает отстреливать посетителей как куропаток. Люди, которые в человеке не видят человека, это делают без зазрения и угрызений совести.

А у Мыколы с Василем свои счеты со мной. Похоже, что они оба из братской нам республики, получившей незалежность в результате распада великого государства. А тут мужик с именным маузером, и, хотя он не угрожал этим пистолетом, но мало ли что могло произойти, если бы они продолжали проявлять агрессивность в отношении меня. Тогда они снивелировали предыдущую агрессию в отношении меня, направив ее в отношении себя, огрев друг друга палками по спине. И били, надо сказать, с удовольствием, примерно так же, как били бы меня.

— За что посчитаться? — спросил я.

— Сам знаешь, — зловеще сказал Мыкола.

Из всех бывших братьев самыми лучшими являются те, кто не жил в составе СССР и кого не делали ранее не существовавшей нацией, ненавидящей русских.

— А если я с вами посчитаюсь? — раздался сзади скрипящий голос Гудымы. — Я вам сейчас проковыряю дополнительные дырки где надо. Вы чего-то подозрительно часто стали попадаться мне на глаза, — вкрадчиво заговорил чекист, поблескивая именным маузером, который явно был опознан обоими яицилимами.

— Да что вы, товарищ Гудыма, — стали оправдываться яицилимы, — мы тут случайно и товарища вашего тоже случайно встретили, не опознали сначала.

— А ну, брысь отсюда, чтобы глаза мои вас не видели, — сказал чекист и махнул маузером. — Крышуют всех, и национальную преступность, и этническую преступность. Какой-то аморальный интернационал.

Яицилимов как ветром сдуло. Вот и думай тут, кто же все-таки охраняет безопасность граждан? По-моему, вообще никто. Организованная преступность поддерживает какой-то баланс между ночной и дневной властями, стараясь держать на определенном уровне уровень напряженности в народе, чтобы он не восстал и не наподдавал и ночным, и дневным, и вообще всем тем, кто мешает людям жить. Тогда всем мало не покажется. Из среды народной вырастут новые наполеоны, тутанхамоны и суворовы с кутузовыми.

— Пошли, — сказал Гудыма и бесстрашно бросился в кусты. — Мы здесь будем в безопасности. Никто сюда не сунется.

Пройдя метров пятьдесят, мы вышли на берег озера и увидели мостки примерно в том месте, где я десантировался на берег.

— Придется тебе прыгать здесь, — сказал Гудыма, — разрушенное место осторожненько пройдешь по боковым жердям. По-другому нельзя. Если мы сдвинемся в сторону по берегу, то я попаду черт знает куда и в неизвестно какое время. Я уже это пробовал, а потом по сантиметрам проверял расстояния, чтобы попасть туда, откуда выходил.

— А ты что, не пойдешь со мной? — спросил я.

— А что там у вас делать, — ответил Гудыма, — я уже прижился здесь, здесь моя жизнь, а в твоей жизни меня вообще нет. Может, я даже до ворот с тобой не дойду, исчезну как фантом, а мне этого не хочется. Хочется еще пожить, почувствовать, что я существую и все мои органы фунциклируют как надо.

— Ладно, — сказал я, — а почему другие люди не видят это озеро? Оно же никуда не девается. Увидят его простые люди, выловят и сожрут в ухе всех страшил водяных, а потом и будут шастать туда и сюда, кто князю Владимиру по сопатке даст за крещение, кто за Мамаем станет гоняться, чтобы с ним сфотографироваться, монголо-татар вооружат современным оружием и пойдут завоевывать Европу до океана…

— Вот поэтому Бог и не дал рогов бодливой корове, — сказал Гудыма. — Я точно не знаю, но старик Олигерьев что-то говорил о том, что у каждого человека есть в организме частота колебаний и вот если эта частота совпадет с частотой двери, то человек может попасть туда, куда нормальный человек попасть не может. Мы живем в трех измерениях, а в четвертое измерение нам ходу нет, потому что четвертое измерение доступно только нашим душам, когда они покидают наши тела в момент смерти. И вес души как вес пули, девять грамм. Вот и получается, что мы с тобой постоянно ходим по грани, как по лезвию острой бритвы, и поэтому наша душа как бы уже не в нас, но все же пока еще находится в нас, но на краю и близко к границе нашей ауры. И таких людей очень мало.