Олег Северюхин - Беги, Василич, беги!

К нам неслышно подлетел ангел с белоснежными крыльями и поклонился апостолу Петру.

— Ваше преподобие, — доложил по-военному ангел, — на вверенном мне участке происшествий не случилось. Числится девятьсот душ контингента, эксцессов не было.

— Вот, Савелий, новички вам, — сказал Петр ангелу, — ознакомьте их с правилами и обеспечьте вливание в общую массу.

— Слушаюсь, — сказал ангел и попытался щелкнуть невидимыми каблуками невидимых сапог.

— Ничего себе, — подумал я, — здесь не разбалуешься, главное, чтобы не было казарменного хулиганства и неуставных отношений.

Взяв нас под свое покровительство, ангел Савелий критически осмотрел нас и сказал:

— Попали русский и американец в ад. Дьявол им говорит:

— Вы в какой ад хотите?

Американец спрашивает:

— А чем они отличается?

Дьявол:

— Ну, в американском одно ведро дерьма в день дают, а в русском два ведра.

Американец, конечно, пошел в американский ад.

Русский подумал-подумал, всю жизнь в России прожил, давай в русский. Через год встречаются.

Русский спрашивает:

— Ну, как у вас там?

Американец:

— Нормально, ведро дерьма съел и весь день свободен, а у вас как?

— А, у нас как всегда, — говорит русский, — то дерьма не довезут, то ведер на всех не хватает.

— Как, а-ха-ха!

— Смешно, — сказал я, — а про рай ничего нет?

— Да как же нет, — обрадовался ангел, — да у меня целая тетрадка про рай, — и он достал откуда-то из-за спины общую тетрадку в клетку в дерматиновой обложке, девяносто шесть листов, производства издательства «Учпедгиз». — Слушайте.

Попал человек в рай. Смотрит, а там все люди ходят радостные, счастливые, открытые, доброжелательные. А вокруг всё как в обычной жизни. Походил он, погулял, понравилось. И говорит архангелу:

— А можно посмотреть, что такое ад? Хоть одним глазком!

— Хорошо, пойдём, покажу.

Приходят они в ад. Человек смотрит, а там вроде бы на первый взгляд всё так же как в раю: та же обычная жизнь, только люди все злые, обиженные, видно, что плохо им тут. Он спрашивает у архангела:

— Тут же всё вроде так же, как и в раю! Почему они все такие недовольные?

— А потому что они думают, что в раю лучше.

И Савелий первым засмеялся над своим анекдотом.

Я смотрел на него и силился вспомнить, где я мог его видеть в той жизни. Что-то неуловимо знакомое было в его чертах лица и в поведении, особенно в методике рассказа анекдотов.

Помнится мне, в штабе Дальневосточного военного округа был один полковник, который сразу после военного училища был назначен в комендантскую роту командиром взвода охраны и отличался тем, что очень ловко и красиво затачивал карандаши своим перочинным ножиком. Все эти машинки для заточки карандашей быстро съедают карандаш, но не затачивают так, чтобы карандашом просто хотелось постоянно работать. А вот лейтенант так точить карандаши. И эти карандаши заметили на самом верху так, что командующий без этих карандашей жить не мог. И пошел лейтенант по служебной лестнице, даже академию закончил, полковника получил, а занимался тем, что затачивал карандаши для командующего и для избранных начальником.

Второй полковник отличился на ниве рассказывания анекдотов. Был душой компании, знал к месту сотни анекдотов, записывал их в общие тетради по девяносто шесть листов и всегда был душой компании. Бывало, его прямо с жены стаскивали и тащили в высокопоставленную баню и там, при угасшем настроении после пресыщения спиртным и девочками появлялся человек, завернутый в простыню, и компания сразу начинала надрывать животы от веселого смеха. И так, на одном месте/, человек дорос до полковника. Боже, какие это мелочи на фоне всех Вооруженных Сил во всемирном масштабе.

— А что, Третьяк Иван Моисеевич тоже здесь? — спросил я. Генерал армии Третьяк тогда как раз командовал Дальневосточным военным округом, когда Савелий служил там в звании полковника. Ничего плохого он никому не делал, поэтому и попал в рай. И здесь Савелий тоже не дремал, своими анекдотами дорос от простого существования души до ангела.

— Иван Моисеич там, за дверью с серебряным ключом, — вздохнул ангел, — никак не простили ему сбитый корейский «Боинг».

— Кто же не простил? — не понял я.

— Как кто, — удивился Савелий, — американцы, конечно, они тут всем заправляют и определяют, кого в рай, кого в ад. Вы еще посмотрите, кто тут в раю обитает.

Оголтелый антиамериканизм меня всегда забавлял, хотя американцы сами много сделали для того, чтобы быть притчей во языцех. Люди, которые на полном серьезе считают, что они ежедневно спасают мир, мало чем отличаются от богоизбранных народов. Если бы американские президенты превращали Америку в свою пожизненную вотчину, отданную на кормление им и их приближенным, Америка была бы самой нищей страной и на нее клали бы свой прибор даже самые маленькие народы, которые в двадцать первом веке в составе своих микровооруженных сил имеют гусаров, улан и драгун. Но слова Савелия все равно имеют под собой какую-то основу, бэкграунд по-американски.

— Ну что, пойдем вживаться в местную флору и фауну, — сказал ангел и пошел вперед. Мы с Гудымой пошли за ним.

Плотность населения в раю была даже очень велика. Люди были повсюду. Ходили, стояли, сидели на траве, принимая то позу Сократа, то позу Наполеона или товарища Ленина, но все они были похожи на Махатму Ганди, такие же сухощавые, лысые и благообразные, и беседующие о чем-то между собой. Все на одно лицо. Непонятно, кто женщина, кто мужчина. И ни одного толстяка. Все прогуливающиеся говорят на одном языке, понятном для всех, но этот язык не был одним из тем, которые являются официальными языками организации объединенных наций. Это был, насколько я сведущ в языкознании, объединяющий всех язык эсперанто, созданный варшавским окулистом Лазарем Марковичем Заменгофом в конце девятнадцатого века. Двадцать восемь букв, двадцать восемь звуков, пять гласных, два полугласных, двадцать один согласный. Буквы латинские. Если «а», то это «а», если «u», то это «у», если «е», то это «е». Если написано Манчестер, то это никак не прочитать как Ливерпуль. Ударение в словах всегда падает на предпоследний слог. Есть заимствования слов из английского, французского, немецкого и славянских языков.

Как русскому патриоту, мне тоже хотелось, чтобы весь мир говорил на русском языке. Это у нас в крови так. Еще Гаврила Романович Державин, восхитившийся молодым Пушкиным, говорит, что славяно-российский язык, по свидетельству самих иностранных эстетиков, не уступает ни в мужестве латинскому, ни в плавности греческому, превосходя все европейские итальянский, французский и испанский, кольми паче немецкий.