Олег Северюхин - Беги, Василич, беги!

Примерно запомнив место нашего жительства, мы вышли на улицу и влились в толпу.

Все люди шли в одном направлении, не обращая на нас никакого внимания и разговаривая о чем-то своем.

— Все-таки работа в школе — это адский труд. Каждый день готовишься к занятиям и пишешь план урока, хотя все эти планы похожи один на другой и министерство образования вполне могло бы выпускать журнал формализованных планов по какому-предмету, который учитель будет заполнять на конкретный день и вносить необходимые изменения, если таковые потребуются. Основная задача министерства — занять учителя бесполезной работой, чтобы он не задумывался над проблемами просвещения и не сделал вредный вывод о том, что во всем виновата политическая система, воспитывающая послушных функционеров для их кадрового резерва.

— Как сейчас вспоминаю мою последнюю резку. Резак у меня хороший, немецкий, трофейный, а вот цистерна какая-то американская, сделанная по каким-то американским технологиям, хромированная толстая, и мне нужно донышко отрезать, чтобы хозяин мог ее поставить вертикально на даче и собирать туда дождевую воду для мытья. Говорю ему, зачем резать, такую красоту портить, поставь горизонтально, над горловиной приделай водосборник и бочка эта будет нагреваться от солнца в считанные минуты, даже зимой вода будет горячей. Хозяин говорит, режь и не задумывайся, я плачу, я и думаю. Ну, я и резанул. Рвануло здорово. Я здесь, а бочка, как мне думается, полетела к чертям собачьим.

— Чувствую, что зацепил рыбину и рыбину немалую. Тяну леску, потихоньку подается и леска из рук уползает. Намотал я ее на руку, а рыбина как дернула, так меня рукой в лунку и затянуло. Пытаюсь снять леску с руки, а она мне в руку впилась и не снимается. И рыба успокоилась, стоит и меня держит. А я лежу на льду, и меня никто не видит. Сначала стемнело вокруг, а потом и у меня потемнело все. Вот оказался здесь. Человек я безвредный, говорят и Господь Бог тоже рыбаком был.

— Тихо ты, — сразу зашикали на рыбака со всех сторон, — ты же знаешь, что нельзя поминать имя Его всуе. Ну вот, дождались, беспилотники летят, — сказал кто-то обреченно.

Люди опустили головы и снова начали двигаться в одном направлении, а над толпой появились три блестящие птицы, которые стали хищно летать над нами, а потом вдруг у одной птицы что-то сверкнуло под брюхом, и толпа ахнула, получив удар электрической плетью. В числе ахнувших был и я. Боль была очень сильная, хотя я не видел, что меня ударило и на теле не осталось никаких следов. Только след удара болел при прикосновении к нему.

Вот он рай в полной своей красоте. Чем он отличается от жизни земной? Почти ничем. Здесь и там говорят, что правители устроили жителям райские условия для жизни. Садят в тюрьму и говорят, что это для вашей же пользы гражданин, а то разъяренные ваши соотечественники устроят над вами самосуд, так как вы вошли в храм Господа нашего и стали петь песенку против правителя, назначенного этим же Богом. Итого — вы выступаете против Бога и против его наместника на земле, а народ у нас богобоязненный и готов убить любого, который косо смотрит на его место у корыта. Или же говорят, что с развитием демократии и ростом экономического могущества в стране будет введено обязательное исполнение последнего желания приговоренного к смерти. Захочет он, например, выкурить дорогую сигару. Да завсегда пожалуйста. Самый свирепый тюремщик, тот который гнобит заключенных как эсесовец в концлагере, спичку зажжет и поднесет к сигаре, чтобы удобнее было прикуривать. Или приговоренный захочет курочку жареную перед смертью скушать. Так повар, который каждодневно готовит тошнотворную баланду из того количества продуктов, которое остается от кормления людей чиновных, такую курочку зажарит, что у всех тюремщиков слюна начинает идти и они начинают завидовать приговоренному. Вот как.

День в Раю идет бесконечно. То есть, там всегда день и нет никаких ночей. Зато я, кажется, стал привыкать к тому, что время здесь как бы остановилось, но это не так.

Примерно в семь часов утра по земному измерению раздался звук колокола, и все подняли головы вверх, широко открыв рты.

— Что ни все делают? — спросил я человечка, оказавшегося рядом.

— Как что, — удивился он вопросу, — время питания Святым духом. Открывай рот и учти, повторно они не кормят и добавки не дают.

Снисходительно махнув рукой, я стал внимательно наблюдать за тем, кто и как потребляет духовную пищу.

Все как на земле. Кто-то аккуратно вкушает, а кто-то жрет в три горла, набивает защечные мешки и еще в кулак спрятать норовит. Кто-то стоит ровно и не движется, а кто-то все время толкается, пытаясь пробиться к более лакомому месту у корыта. Какими они были в детском садике, такими и остались. Никто даже и не изменился, разве что повадки стали другими, да плечи и шею стали отягощать должности и почести, причем что сварщик, что министр, что токарь, что генерал — все одно и то же, разница только в том, что кто-то хватает по-министерски, а кто-то по-токарски. От разделения на рабочий класс и крестьянство, интеллигенцию, номенклатуру и чиновников группы «А» качества людей не меняются. Не меняют их и уровень образованности. Что Бог дал, то это на всю жизнь.

Через десять минут все закрыли рты и снова стали двигаться в том же направлении, в каком они двигались.

Через какое-то время мне показалось, что где-то вдалеке кто поет таким гнусавеньким голоском, как будто поет он по приказу, а не для удовольствия публики и что знакомое послышалось мне в этом голосе, что я даже насторожился.

— Что это? — спросил я у того же мужичка, который все время крутился рядышком.

— А это у соседей наших распорядок несколько другой, — сказал он, — нас извещают колоколом, а у них там муэдзин поет. Нас кормят три раза в день, а их шесть раз.

— Ну, они, наверное, все такие, что ни в какие рубахи не влезают? — пошутил я.

— От Святого Духа не разжиреешь, — сказал мужичонка и вдруг съежился, взглянув на небо. — Вы тут оставайтесь, а я пойду по делам.

Неизвестно откуда появившийся беспилотник хлестанул меня электрической плетью, задев и Гудыму.

— Уй, бля, — завыл старый чекист, — ты вопросы всякие задаешь и еще на провокатора нарвался. Он смылся, а нас с тобой наказали за упоминание духа всуе.

— А я не смылся, я тут рядышком был, — сказал маленький мужичонка, из-за которого нам досталось плетью.

— Ах ты, жучара, — сказал чекист Гудыма, хватая его за горловину балахона.

— Да, это я, Жучара, — сказал мужичонка, — меня здесь каждый знает, а вас я просто не успел предупредить, что про Святой Дух и про Бога ничего говорить нельзя, особенно в негативном наклонении. В позитивном наклонении хоть сколько угодно, а вот негатив наказывается сверху. Они там контролируют, что мы говорим, да, возможно, и контролируют и то, что мы думаем. Техника у них такая, которую только пришельцы создать могут, а они с людьми своими секретами делиться не хотят.