Олег Северюхин - Беги, Василич, беги!

Я отшатнулся от женщины и увидел, что стою посреди клумбы, взявшись за темно-красную розу, и сразу увидел перед собой пожилого человека с седыми волосами, зачесанными назад на пробор, в смокинге с бабочкой и красной лентой через плечо, увешанной орденами с обилием красно-рубинового цвета.

— Здравствуйте, уважаемый, — сказал он мне, — я бы позволил обратиться к вам с огромной просьбой позвонить туда, — и он показал кулаком с оттопыренным большим пальцем куда-то за свое правое плечо, как показывают туда, где находится кто-то не совсем приятный, — чтобы на могилке моей посадили настоящие цветы, а не приносили всякую гадость в корзинках с аспириновой водой и непонятным сиропчиком. Учтите, я человек заслужённый, а что мне на памятнике могильном написали, а? Издевательство сплошное. Вот, послушайте:

И я даже знаю, кто это написал. Я всегда колебался с генеральной линией, я подписант всех писем от борьбы с безродными космополитами до поддержки освобождения от братской оккупации нашей исконно-посконной причерноморской территории. И учтите, я этого так не оставлю…

В это время меня отдернули от цветов и отвели на фланевег. В голове все крутилось, была сильная слабость и я с трудом открыл рот по сигналу колокола, чтобы напитаться Святым Духом.

Кое-как придя в себя, я спросил у Жучары:

— Что это было?

— Этот из последних — самый ядовитый, — сказал Жучара, — недавно откинулся, поэтому почти весь яд наружу. Так и душу можно отдать по второму разу. Баба та не так опасна, весь яд ушел. Муженек могилку поливает, цветочки растут, вот и она тут благоухает как простой цветок. А раньше была, не приведи Господь, — сказал он и мелко перекрестился.

— Да…уж, — задумчиво сказал я, — у вас тут не соскучишься. А еще какие особенности есть?

— Особенности, особенности, — начал бормотать соглядатай, морща лоб в напряженном раздумье. — А-а, вот есть. Ангелы стали делить всех по отношению к Крыму. Те, которые за аннексию, идут по правой стороне, а те, кто против — по левой стороне. Раньше все ходили в одну сторону, как на демонстрации, а сейчас каждый в свою сторону и навстречу друг другу. Не приведи Господь, кто-то с ноги собьется, драка получится первостатейная.

Вдруг сверху налетела какая-та белесая фигура и стала махать руками, но Жучара шикнул на нее, и она улетела вверх, исчезнув так же быстро, как и появилась.

— А это еще что? — удивился я.

— Да есть тут один, — как-то походя сказал мой просветитель, — там его при жизни канонизировали, а он еще не откинулся. Вот он и летает здесь как бы один из начальников, командовать все норовит, а та привязка все не отпускает. Ни тут и ни там. Пока шугаем, а что дальше будет, хрен его знает. Тут еще война намечается между твоей бандой и местными. Скучно жить не придется. У тебя эти безротые, похоже спецназовцы, на народ обучены бросаться, их первых лупить будут, а потом за вас примутся, если вы только потеряете связь между собой. Будут растаскивать в разные места и дырки закрывать, чтобы Дух Святой в вас не входил, а там вы и кончитесь, будете прахом на клумбе у этих цветочков.

— А ваши бугры не думают, что и им несладко придется в результате этой войны? — спросил я.

— Думают, — ответил Жучара, — поэтому и бросили меня к вам на съедение.

— Вот черт, — выматерился я, потому что это слово в раю считается саамы матерным, — нам война вообще не нужна, мы здесь временные, нам нужно как-то отсюда выбраться, а вот как сами не знаем. Раз уж ты начал давать соты, так я назначаю тебя своим советником, давай советуй, помогай. Мы там не откинутые и не канонизированные, поэтому нам домой нужно возвращаться.

— Начальник, а можно я к своим смотаюсь? — спросил Жучара. — И еще скажи — «век воли не видать», что не хочешь здесь мазу держать.

— Мамой клянусь, — сказал я первое пришедшее в голову заклятие.

— Вы что, с Кавказа? — удивился Жучара.

— Нет, мы с Украины, — почему-то пошутил я.

— От войны спасаетесь? — деловито спросил связник.

— От какой войны? — к нашему разговору присоединился взволнованный Гудыма и еще шестеро безротых боевиков.

— А вы что, совсем ничего не знаете? — спросил Жучара. — А у нас на днях весь рай по этому поводу надвое разделился. Говорят, что и в аду такая же ситуация.

— А кто с кем воюет? — спросил Гудыма.

— Ну, война эта пока не совсем война, но Россия пошла на конфронтацию со всем миром, — сказал представитель райской организованной преступности, — наконец-то мы займемся своей экономикой, а не будем сидеть на подсосе у Запада. А так, за чего не возьмись, ничего своего нет. Сначала мы вернули себе наш Крым. Потом вернем то, что Ленин подарил, а там доберемся и до того, что царь Петр топором прорубал. В окно полезем, как и он. Мы им всем покажем Кузькину мать.

— Откуда ты все это знаешь? — удивился я.

— Да так, — усмехнулся рассказчик, — все слухами полнится, — и он ушел.

— Ты понимаешь что-нибудь? — спросил я Гудыму.

— А что тут особо понимать, — ответил старый чекист, — все в природе взаимосвязано. — Если веришь в Бога, то для тебя существует потусторонний мир в виде ада и рая. А если не веришь, то этот рай и ад выступает в виде одного целого, разделяемого друг от друга двумя рядами колючей проволоки.

— Что-то ты, Гудыма, стал говорить загадками, — заинтересовался я умозаключениями старого друга. — Давай-ка, поясни подробней, а то я стал чего-то недопонимать.

— Вот ведь непонятливый, — заворчал старик, — для всех верующих — вся власть от Бога, а одновременно и от дьявола, хотя все стараются от последнего дистанцироваться, показать себя ангелочками с крыльями и пушистыми волосиками на мудром челе. А в России это тем паче, потому что любой выборный чиновник старается обеспечить себя, свою семью, потом всех своих прихлебателей и сделать выборное место корытом не на положенные, допустим, два года, а на всю жизнь. Это разве по-божески? Нет, это все от дьявола. Помнишь, как в той песне? Сатана там правит бал, а люди гибнут за металл. Ежели ты человек неверующий, то вся жизни сразу делится на два лагеря двумя рядами колючей проволоки с часовыми на вышках. Один лагерь — строго режима, другой лагерь — нестрогого режима и непонятно, в каком лагере, в том, где законы соблюдаются или тот, где законы не соблюдаются. Причем, люди одного лагеря сажают в другой лагерь, а тот лагерь отпускает отслуживших обратно в тот, который его прислал. А так оба лагеря одинаковы. В какое-то время меняются условия содержания то в одном, то в другом лагере, однако, суть одна — поддержать равновесие между двумя лагерями.