Юлия Морозова - Телохранитель для мессии (Трилогия)

Девушка обиженно поджала губы:

– Почему сразу я?!

Кирина поймала мой заговорщицкий взгляд.

– Потому что! – прозвучало хором.

– Только и знаете, что издеваться надо мной!

Скинутая и скомканная рубашка полетела в мою сторону.

– Эона, перестань дуться. – Я увлеченно рылась в своих вещах. – Никто не собирается пачкать твою одежду.

Баночка с маскировочным зельем, разумеется, нашлась на самом дне сумки, чье содержимое пришлось вывалить на землю. Зубами я вытащила притертую деревянную пробку.

– Что бы у тебя там ни было, оно уже испортилось. – Из–за зажатого двумя пальцами носа голос Кирины звучал гнусаво. – Притом давно.

– Вот это мы сейчас и проверим, – тоже закрыв нос рукавом, пробормотала я и посмотрела на Эону.

Та попятилась.

– Эона, солнышко, тебе помочь расшнуровать сорочку?

Ужас застыл в глазах девушки.

– Кир, эта тронутая отравить меня хочет! – тонко и испуганно заверещала она. – Я с ней не останусь!

Неранка вопросительно посмотрела на меня.

– Сама она ненормальная! – Я покрутила пальцем у виска. – Зелье это! От почесухи. Если нанести его на кожу и недолго подержать на солнцепеке – трудносмываемый загар обеспечен.

Путем долгих уговоров и увещеваний Эона согласилась–таки стать нашей ходячей картой. Пока я тонкой веточкой срисовывала наш путь до Хокпектов, она хихикала и не переставая жаловалась, что ей неудобно, щекотно, жарко и холодно, выворачивала голову, чтобы посмотреть, как получается. Несмотря на это, карта получилась вполне пристойная.

Солнце уже цепляло покрасневшим боком верхушки деревьев, когда, обняв каждую из нас на прощание, Кирина наконец тронулась в путь. После ее ухода мы с Эоной почему–то избегали смотреть друг другу в глаза, бросая исподтишка вороватые взгляды, замолкали на полуслове. С траурными лицами поужинали подстреленной неранкой жесткой уткой, которую начали варить еще в обед, распределили ночное дежурство и стали устраиваться на ночлег. Эона своими шумными вздохами и кручениями с боку на бок допросилась посула всенощного бдения, после чего на удивление быстро заснула. И, глядя на умиротворенное лицо спящей спутницы, я поняла, что именно исчезло, ушло вместе с Кириной…

Чувство защищенности. Уверенность ребенка в родителях, ученика в учителе. Все мы чьи–то дети. Неразумные чада, громко требующие самостоятельности, свободы, уважения и беспечно упускающие, что вместе с правами приходят обязанности. На одно «хочу» найдутся десятки «надо» и сотни «нельзя». Но осознание этого обычно приходит слишком поздно: пуповина перегрызена, и дорога разбегается на две: искать нового родителя или самому становиться им. Хотя есть и третий путь – в уродцы, подобные мне, что находят ребенка внутри себя – они боятся взросления, но еще больше страшатся зависимости. И эта непонятная тревога, холодившая живот, – не что иное, как неизвестное мне дотоле бремя ответственности за кого–то еще, кроме себя, любимой. Странное ощущение пугало меня, но одновременно делало сильнее…

Мягкое, серебристое свечение, поднимающееся от воды вместе с туманом, отвлекло меня от философствования на вечную тему отцов и детей. Лимонная долька луны с любопытством выглянула из облаков. Браслет помалкивал, но рука сама нашла рукоять Неотразимой и осторожно потянула меч из ножен. Отдохнувшее за день тело легко перетекло в стойку на ногах, расслабленных в коленях.

Ночь вспыхнула журчащим смехом сотен голосов, отражающиеся в воде звезды закружились в шальном танце. Туман вскипел молочно–белым, вспыхивающим серебристыми искрами облаком и медленно поплыл к берегу. Резкий порыв ветра развеял это облако и, унеся звенящий смех с клочьями дымки, явил моему восхищенному взору русалку. Она удобно устроилась в полусидячей позе, опираясь о дно рукой и игриво поплескивая отливающим зеленым перламутром хвостом.

Наконец–то мне довелось увидеть настоящую русалку в ее классическом варианте, так любимом кораблестроителями, – пышная, хоть пивные кружки ставь, грудь, тонкая талия и волосы, настолько длинные, что их кончики плавали на поверхности воды, подобно диковинным водорослям.

Мне стало интересно, как она будет со мной общаться – мысленно или знаками?

«Азбукой Морзе по лбу настучит». Была бы польза…

Сообразив, что нападать никто не собирается, я осторожно присела на плоский камень неподалеку от воды. Но Неотразимую из рук не выпустила.

– Я хочу поблагодарить тебя за мою правнучку, Избранная. – Голос русалки был подобен переливчатому напеву ручья, где одно слово, позванивая хрусталем, плавно перетекало в другое.

Красивое, строгое лицо с очень нежной, белой кожей и правильными дугами бровей. Нефритовая радужка ее больших глаз практически не оставляла места белку. Надменно–пухлые губы изгибались в загадочной полуулыбке. Вьющиеся русые с прозеленью волосы, разделенные пробором на две равные части, затейливо перевиты бусами из мелких ракушек. Лоб украшала крупная хрустальная бусина, вплетенная в тоненькую косичку. Шею русалки опутывало множество самых разных украшений: ожерелья из жемчуга, янтаря, ракушечные и костяные бусы, подвески на витых шнурках. Готова поклясться, простой бижутерии на ней не надето – сплошь амулеты!

Вот бы мне прабабушкой так выглядеть!

«С хвостом?» Да хоть с копытами!

Ой, а откуда она знает о моем избранном статусе? У меня что, на лбу неоном буквы горят или еще какие опознавательные знаки имеются?

– Что, моя избранность так заметна? – недовольно проворчала я.

Смех был столь же обезоруживающе красив, как и голос.

– Я Владычица этих вод и всегда узнаю призвавшую меня дочь. – Ее тонкие белые пальцы оставляли за собой светящийся след в темной воде. – Особенно любимую.

Вот ведь невезуха!

– Надеюсь, эту важную информацию вы оставите при себе? – Я попыталась выяснить масштабы катастрофы. – Мне ни к чему лишняя шумиха…

На этот раз русалка не рассмеялась, но кожей ощущалось, что все это ее крайне забавляет.

– Зов как брошенный камень – Сила распространяется вокруг подобно кругам, что тревожат воду, выдавая твою сущность. Я не скажу – другие поймут. – Она неопределенно махнула хвостом.

– Но что же мне было делать?

– Молчать. – Русалка едва заметно усмехнулась.

Посмотрела бы я, как она «смолчала» бы перед сотворениями Хмари!