Тая Ханами - Забияка. (Трилогия)

Я неторопливо поднялась на второй этаж, села в пустой аудитории. О том, что меня не найдет товарищ, я не беспокоилась - у того был нюх на металл, а у меня на руке - колечко золотое, подарок Полоза, Хранителя золота.

– О чем конференция? - появился металлист с чашкой в руках спустя несколько минут.

– По-моему, в защиту прав животных.

– Да уж… Не настолько интересно, как могло бы быть. Я думал, что у журналистов профессия куда более…

– Увлекательная?

– Ну… Не знаю даже, - так и не смог разобраться в своих представлениях о незнакой ему профессии товарищ. - Ладно. Я фотоаппарат с собой захватил, поснимаю. Заодно и у тебя материал покрасочнее выйдет.

Я улыбнулась. Мое тело снова стало походить на тело теплокровного, отношения с боевым другом и товарищем тоже стали теплее некуда. Идти никуда не хотелось. А надо было - конференция скоро должна была начаться.

И она началась, и было это поистине ужасно. Если на прошлой конференции выступали зомбированные Америкой подростки, то на этой шел отвратительный фильм про зверское убийство коров: на переносном экране нарочито-грубые мужланы мучили пятнистых буренок в особо изуверских формах. Безобидные коровы, скрученные узлом, ожидали садистской смерти и жалобно мычали, призывая журналистов написать всю правду о…

О чем, кстати?

Иногда кадры с крупным замученным рогатым скотом сменялись кадрами про терпящих бедствие от рук людей маленьких пушных животных. И, судя по тому, какой "обработке" подвергалась их шкурка, ее было абсолютно невозможно использовать в каких-либо коммерческих целях. Сквозь отвращение и омерзение ко мне пришло понимание, что фильм инсценирован. Оставалось только понять, с какой целью.

Я отвернулась от экрана. Нашла лица ярых защитников прав животных, сидевших напротив меня. И впервые за последние полчаса изумилась по-настоящему. Сказать, что организаторы упивались жутким зрелищем орущих не по-телячьи буренок, значит не сказать ничего. Физиономии этих заявленных вегетарианцев были, как одна, перекошены в каком-то оргазмическом экстазе, глаза горели вожделением и торжеством.

"Э, ребята", - подумала я. - "Что-то с вами не то. Посмотрю-ка я на вас по-другому".

Так и есть, из пяти человек трое явно были эмпатами, причем не самого светлого свойства, остальные с ними резонировали. Сидели, и в наглую, никого не стесняясь, млели от букета грязных эмоций.

А мне меньше всего захотелось писать информационную заметку, начинающуюся словами "семнадцатого сентября сего года в Центральном Доме Журналиста состоялась конференция, посвященная защите животных, в ходе которой прессе рассказали о…"

Но что же делать? Мое личное мнение опять окажется никому ненужным, и меня заставят писать весь этот бред про коров убиенных. Я посмотрела на металлиста. Тот, с очевидной гримасой отвращения на лице, осуществлял портретную съемку. Что и говорить, морды у организаторов действительно были живописными.

И тут на меня снизошло озарение в виде полузабытого студенческого фольклора: "Если интеграл не берется, его нужно взять силой".

Тогда мне это казалось в меру остроумным, сейчас же - более чем спасительным.

Я выбрала эмпата с мимикой побогаче, внушила ему, что все кругом свои, настало время для свободного выражения чувств. Получилось! Тот, отбросив ложную скромность, с вожделением потянулся руками к ширинке. Аудитория ожила, загалдела, защелкала фотоаппаратами.

Покончив с ним, я потянулась мыслью к худощавой девице. Эта оказалась крепким, закованным в броню материнских внушений орешком, и с ней пришлось повозиться подольше. Но вот и она рванула на тощей груди кофточку - только пуговицы по столу забарабанили. Журналисты подставили под стоны диктофоны и микрофоны, телевизионщики навострили камеры.

Продолжить правдивое шоу мне не дал опомнившийся металлист.

– Ну ты, подруга моя боевая, совсем нюх потеряла, - со смесью безмерного удивления и восхищения произнес он. - Немедленно заставь их одеться!

– Не могу, - опомнилась я, затравленно озираясь по сторонам. - Ты меня сбил, в зале полным-полно грязных человеческих эманаций, исходящих от жадных до сенсаций журналистов. Я потеряла с эмпатами связь.

Пишущей братии было, и впрямь, в избытке - те, что просто так находились в здании, тоже не смогли пройти мимо шоу.

"Взял интеграл - дай подержать другому", - вспомнилась мне вторая фраза из студенческого фольклора. - "Из "Жизни" они все, что ли? Неужели ЭТО действительно настолько интересно?"

– Валим отсюда, - проорал мне в ухо металлист. - Вон уже и охрана появилась, сейчас сама с этим сборищем разберется.

Я послушно сунула тетрадку с ручкой в котомку, и мы с Илюхой начали протискиваться к выходу сквозь толпу газетчиков и телевизионщиков. Те напирали, лезли вперед, в первые ряды, и мне пришлось изрядно поработать локтями. А потому я и не заметила, как на меня с нескрываемой ненавистью во взгляде смотрит третий недобитый эмпат, ярый защитник прав животных.

– Ты там была? - накинулся на меня редактор престижной газеты, едва я появилась в дверях его кабинета.

Усы газетчика топорщились, выпученные глаза вращались, разве что из орбит не выскакивали, трясущиеся руки пытались зажечь спичку за спичкой.

Спички не выдерживала натиска приложенных сил. Ломались.

– Где? - опешила я. - Что там дают?

– На конференции "зеленых", - огорченно отвернулся от меня Игнат Львович. - И ты ничего не помнишь!

– Вы о чем? - охотно подыграла я газетчику. - А что случилось? Я ничего такого не заметила.

– Да вот, прошел слух о том, что в Домжуре творится что-то невероятное, - вздохнул редактор.

– А, так это вы об этом, - сделала я паузу на пару секунд, в течение которой взвешивала все "за" и "против" освещения в прессе скандала. - Да нет, там ничего особенного не случилось, мы смотрели фильм про зверски замученных коров, а потом ворвалась толпа журналистов, и сорвала конференцию.

– Понятно, - взял себя в руки Игнат Львович. - На сегодня ты свободна, заметку писать не нужно. Завтра, - он повернулся к монитору. - Вот черт! Сеть упала!

"Это не черт", - развеселилась я, - "это всего лишь металлист".

А потом глянула в сторону двери, и настроение мое понизилось до нуля.

– Можно тебя на минуточку? - совершало манящие движения пальцем стоящий за дверью волхв.

Я тяжело вздохнула и поплелась к выходу, прекрасно зная, что повесить лапшу на уши конкретно этому товарищу не удастся ни за что.

– Это как же, твою мать, извиняюсь, понимать?

– Как хотите, - буркнула я, - так и понимайте.

– Лучше бы у тебя осталось все твое чувство вины при тебе, - схватился за голову волхв.

– А оно и так при мне, - невозмутимо ответила я. - Просто оно на том суде, - я выразительно посмотрела на свое начальство, - потеряло способность резонировать с обвинениями окружающих.