Александр Меньшов - Пряди о Боре Законнике

Зверь разъярённо рыкнул и кинулся вперёд. Встать на ноги не выходило, просто не успевал. Я выбросил вперёд руку с саксом и тут же сам получил крепкую оплеуху.

Картинка перед глазами стремительно закрутилась. Помню, как обожгло левое ухо и щёку. Потом послышался странный хрип.

Я с большим трудом поднялся, но в этот раз полностью, а не на колени. Голова гудела, словно колокол на башне. Глаза едва-едва смогли сфокусироваться на противнике. Тот чуть склонился и, как мне показалось, стал падать на бок. Судорожный шаг вперёд и тело барса вовсе рухнуло на снег.

Вперёд же, Бор! — подначивал я сам себя.

Фальшион радостно «взвизгнул» и опустился на шею зверю. Кровь мощной струёй брызнула на снег, и тот, как мне показалось, даже зашипел.

Ещё один удар саксом, лезвие которого легко вошло прямо под левую лопатку барса. Небольшой проворот рукояти и… готов, итить его мать! — я аж сам себе не поверил.

И тут только стало ясно — мой левый глаз плохо видит. Пальцы нащупали что-то липкое и это «что-то» затекало под ворот. Щека сильно припухла, ухо «горело», а ещё начинала ныть челюсть. Я чисто рефлекторно задвигал ей влево-вправо, с облегчением понимая, что та не сломана.

Здорово же этот гад мне зарядил в скулу. Как ещё шея не сломалась?

Зверь неподвижно лежал на земле. От него всё ещё парило жаром разгоряченного боем тела.

Я вытянул сакс и вытер его лезвие.

Не скажу, что мне легко далась эта схватка. Успокоить бег сердца было трудно. Но, слава Сарну, я жив, а значит такова прихоть Судьбы.

Оглядевшись по сторонам, стал осторожно прикладывать ком снега к ноющему уху. Надо было бы обработать рану, не то начнётся нагноение.

Какое-то время мне пришлось повозиться со своим лицом, а потом я вновь вернулся к мёртвому барсу. В свете самодельного факела, было видно, что шерсть этого поистине громадного зверя действительно имела серебристый оттенок.

Страж… как пить дать, это Страж. Что же я натворил? Почему мне вновь выпало сражаться с подобной тварью?

Тут вдруг вспомнилась Сиверия, а именно стычка с белым тигром-людоедом недалеко от стана орков. Есть в этом всём какое-то повторение. Только непонятно, в чём его смысл. Кому выгодно освобождать наш мир от Стражей?

Я вернулся к огню и ещё долго-долго сидел в каком-то странном ступоре. Мыслей не было, только усталость… Огромная, тяжёлая, тупая усталость… От всего, всего, всего…

Огонёк стал тише. Я вновь протёр раны снегом, в душе надеясь, что они не загноятся. Наверное, зря приказал вылить «обжигающий эль» из фляги. Было бы чем их промыть.

Я решил перекусить, и сделав это (скажу сразу, что без особого удовольствия) стал располагаться для сна, давая при этом указания Воронам смотреть в оба.

Ночь прошла спокойно. Едва небо посерело, я живо поднялся, позавтракал и, сложив свои вещи, приблизился к припорошенной снегом туше барса. В голову закралась мысль, что неплохо было бы снять шкуру с этого великолепного животного. Но тут же её отбросил, поскольку посчитал, что это приведёт лишь к бессмысленной потере времени. Да и кому мне хвастаться этой шкуре? Медвеухим? Как бы не вышло так, что мне ещё и достанется за барса. Кто его знает, кем они его мнят.

С этими мыслями, я решил двигаться дальше.

«Сии язычники ходят… голыми. А волосы имеют везде. Головы их… поверх крепких плеч — медвежьи, с наисильнейшими челюстями, а руки да ноги сплошь в шерсти. Сами огромны, как великаны. Одеждой им служат шкуры звериные. А говор их, что собачий лай, завывание волков, да медвежий рык. И не знают они славной речи других жителей Сарнаута…

Жизнь их нечестивая, и питаются они нечестивым да недозволенным… Достойных строений не имеют. Пользуются токмо навесами и пещерами. Обитают сии твари в лесах, да иных местах труднодоступных… Общего правителя у них нет. Племя живёт… вроде стаи: правит сильнейший из мужчин. А при нём несколько иных… послабее.

Богов наших они не знают… и от Света далеки. А почитают своих языческих, прозвища которых суть властелины гнева небесного. За сим следят особые смотрители. Зовут их «ярыми»… И люди они мерзкие, да дикие. В битвах с ними противники глохли и слепли, а те в безумстве своей ярости, что клокотала в их сердцах, со звериным рыком кидались на врагов, наводя страх и ужас. И ни железо, ни огонь не могли им причинить вреда».

Ярый, как впрочем и остальные обёртыши из рядов «сынов богов», казались каким-то вялыми, полусонными. И хоть они все были одеты в свои «доспехи», и вооружены «драконьими языками», но угрожающими при этом не выглядели.

Я был уверен, что они ещё ни о чём не знают. Иначе бы мне тут не стоять. А проявляемая недружелюбность, это лишь характерная черта, присущая «сынам».

В отряде было около двух десятков медвеухих. Возглавлял его Ярый, который сейчас развалился передо мной в позе хозяина, не заметив, как при этом из-под набедренной повязки вывалилось его мохнатое достоинство.

— Зачем ты к нам пожаловал? — с большим акцентом спросил Раэвукас.

Он уставился на мой свежий шрам и стал усердно принюхиваться. Морда Ярого стала до смешного забавной. Видно, ему никак не удавалось сообразить, что происходит. Он вновь потянул носом воздух и чуть принаклонился ко мне.

Знал бы ты правду, как тогда себя вёл? — этот вопрос я не стал задавать вслух. Всё одно будет так, как будет. И лучше в такой ситуации иметь кое-что «про запас».

Итак, зачем мне приходить к ним? Что-то надо отвечать… придумывать… Может, опять сослаться на волю богов? Таара, к примеру? Сказать, что Ярый и его ребята своим демонстративным отказом от переговоров… от мира и спокойствия… поставили под сомнение волю тех, кто дал им эту землю?

Конечно, это враньё.

В отличие от гибберлингов, я не считал медвеухих врагами. Скорее, просто противниками, с которыми следовало бороться, пытаться побеждать… А в конечном итоге, постараться найти общий язык, пусть и при помощи силы.

Я уже давно заметил в себе некую черту характера, суть которой сводилась к уважительному отношению к любой расе Сарнаута. Нас всех создал бог Света.

Да, мы отличаемся друг от друга как внешне, так и внутренне. И в этом просматривалась его мудрость. Ведь есть же и птицы, и звери, и рыбы, и все они тоже отличаются друг от друга, а всё одно существуют в сём мире, и мало того — пропади хоть один их вид, Сарнаут бы превратился в уродливое древо, на котором сломана ветка, а может и часть ствола. И сможет ли это древо существовать? Как бы и да, но… Ведь всегда есть какое-то «но». Должно быть!

С другой стороны: война есть война. Здесь никого не жалеют. Здесь только победители и проигравшие. И тот, кто оказался сверху, с легкостью найдёт тысячу «за», чтобы оправдать свои действия. И даже коварство, Нихаз его дери!