Александр Меньшов - Пряди о Боре Законнике

Что за хреновина?

Я увидел длинную шею, на которой расположилась весьма впечатляющих размеров башка. Чудище раскрыло пасть и дохнуло вниз.

И снова виски сковало ледяным обручем. На склоне в мгновение ока возникли серые «пики», в которых я смог различить замерзшие тела.

Так вот в чём дело!

Рука потянулась к луку… Мать его так! Забыл его в доме Ватрушек!

Чудище махнуло крыльями, поднимая ветер. Тут же заложило уши. Толстенная туша подлетела кверху, на какое-то время пропадая с глаз.

Я оставался на месте, не зная, что предпринять: то ли вернуться в хижину, то ли…

Пока думал, белёсая фигура этого ледяного чудища замаячила саженях в ста левее прежнего места. Из раскрытой пасти вырвалось очередная струя, замораживавшая всё и вся на своём пути.

Тихо ругаясь, я бросился со всех ног к хижине. На улочках тоже царила неразбериха. Те гибберлинги, что находились в городе, в растерянности ходили туда-сюда, не зная, что предпринимать.

— Бор? Что там? — спрашивали некоторые. — Что происходит?

— Нападение! Какое-то чудовище… дыхнёт и всех разом замораживает… Не высовывайтесь!

Вскоре я оказался у Ватрушек. Стояна была одета и пыталась развести в очаге огонь.

— Так! Где оно? — я ворвался внутрь хижины и принялся собирать оружие.

— Что происходит? — испугано спросила друидка.

— Нападение! Вот что… вот что, Стояна: будь здесь. И без всяких… Ясно?

Снова выбежал наружу и помчался назад к воротам.

Но было уже поздно… Слишком поздно!

Когда я прибыл на место: чудовища уже не было. Зато кругом, куда не кинь взгляд, громоздились ледяные горки, острыми пиками вздымающимися к небу. И тела… множество тел, вмерзших в эти горки, и глядевших на живых остекленевшими глазами, полными ужаса и боли.

И вот тут мне стало страшно… Так страшно, что не передать словами!

Вот о чём предупреждали жрицы. Вот она «зима» среди лета…

Торн перестал заикаться. Видно было, что он был очень возбуждён и едва-едва сдерживал себя от того, чтобы вовсе разойтись на полную.

Нас в доме было не так уж и много: все Крепыши, Торн, Вики и Эрик Тростинки, и ещё «росток» Краснощёких — «хозяев» Великого Холла. За моей спиной, укутавшись в шкуру, сидела Стояна.

— О чём ты говоришь! — вспылил я, обращаясь к Торну.

Таким, как тогда, мне уж давно быть не приходилось. Внутри, будто что-то клокотало, рвалось наружу.

— Я - вахтмейстер Сккьёрфборха и…

— И ничего! — резко перебил я, переставшего заикаться, Торна. — Ничего больше, кроме чина! Твои дозорные — «вахта» — сами по себе, и ты — сам по себе. Никто не выполняет приказы, никто не слушает начальства! Для вас, гибберлингов, главное только, чтобы не сочли трусом. И потому бежите вперёд, сломя голову… А, может, надо обождать? Может, обойти с флангов… — перечислять остальные «может» расхотелось. Я в сердцах добавил: — Стадо!

— Бор! — резко оборвал мою речь старший брат Краснощёких. — Не забывайся!

Я почувствовал, как забурлила кровь. Дышать стало трудно.

Что значит «не забывайся»? Они просто не хотят видеть того, в чём сами виноваты…

— В мои времена… у нас… у нас в отряде все подчинялись своему командиру, которого сами и выбирали, — сказал я, сжимая кулаки. — Никто ничего не делал без приказа… Никто не позволял себе лишнего, хотя право голоса имел каждый. Однако, поступали всегда так, как велел командир…

— В твои времена? У вас? Это на Ингосе?

— Хотя бы и там! — огрызнулся я.

— Ну, про традиции северян нам прекрасно известно, — ехидно отвечал Краснощёкий. — И известно про то, что делали с теми, кто имел «наглость» поступить вразрез словам своего командира. Говорят, их пороли до потери сознания… Как же там оно называлось? «Волчьи стаи»? Верно?

— Верно, — сквозь зубы процедил я.

В старые времена на Ингосе был «иной» взгляд на дозорные отряды. Их действительно прозывали «волчьими стаями». В одной из таких и служил Сверр… одна из таких и не пропустила авангард имперских ратников на аллод.

— Да, там царил жёсткий порядок! За его нарушение было не менее жёсткое наказание. Но все окупалось с лихвой! Как говорил мой командир, Гуннар: «Ведро пота завсегда лучше капли крови»… А у смерти нет приличий, и на чины она не смотрит. И в бою она забирает большей частью глупцов! Особенно тех, кто боится прослыть трусом… В бою всё должно быть чётко. И не бывает такого, мол, ну подумаешь, бросился в атаку без приказа… Нет! Значит, ты ослабил фланг. И даже если не было атаки противника, даже если ты не получил ранение, и тебя не убили, и даже если ты там одержал победу, то всё одно…

— Разве это плохо — одержать победу?

— Плохо? Запомните все: малое порождает большое… Непослушание будто горная лавина: не пресечёшь в начале, потом просто не удержишь… Помнишь, Торн, как было с космачами? Вот то и есть «малое непослушание». Сегодня ночью мне довелось увидеть, что натворили твои дозорные. И ты, Торн, как бы ни пытался исправить ситуацию, чтобы при этом не делал… но никто даже ухом не повёл, и не прислушался ни к твоим приказам… ни к чему… Ратники кидались на чудовище, даже не понимая того, что идут прямо в лапы смерти… А, если и понимали, тогда вдвойне виноваты в гибели тех своих соплеменников, которых они должны были защищать. И это наибольший позор…

— Да как ты смеешь! Ты… ты… Нам известно, что ты за человек! Твоя душа насквозь пропитана… пропитана… кровью… Думаешь, этими словами оправдать собственное бессилие… Ты сам-то, где был? Сам что сделал?

— Не передёргивай, Торн! Ты знаешь закон войны! Ведь воевал же, так?

— Воевал… конечно, воевал… Там, на Святой Земле, мне приходилось видеть, подобных тебе. И тоже оправдывали всё войной… Да, у неё иная… «правда». Хорошая ли? Плохая ли? Не мне судить. Но…