Терри Пратчетт - Вор времени

И наряду с этим развилась еще одна, тесно связанная с вышеупомянутой особенность — воспринимать все происходящее, как будто так и должно быть. Мир переживал сильнейшее потрясение, а через несколько дней люди начинали воспринимать произошедшее как вполне нормальное событие. Люди обладают поразительной способностью закрываться и забывать все, что их не устраивает. Они рассказывают друг другу всякие выдумки, чтобы объяснить необъяснимое и чтобы все выглядело нормально.

Особенно преуспели в этом историки. Если вдруг выяснялось, что в четырнадцатом веке не происходило ничего особо значительного, они мгновенно придумывали двадцать разных теорий. И ни одна из них не предполагала, что большая часть этого периода была просто вырезана и перенесена в девятнадцатый век, ведь там из-за Великого Краха просто не осталось времени на все, что должно было случиться, и в результате на изобретение хомута ушла всего неделя.

Исторические монахи сделали все, что могли, но главным их союзником была способность людей мыслить повествовательно . И люди оказались на высоте положения. Они, например, говорили: «Уже четверг? А куда подевалась целая неделя?» Или: «О, как быстро летит время!» Или: «Кажется, это было только вчера…»

Хотя некоторые вещи оставались неизменными.

С другой стороны, монахи тщательно вырезали время, в которое начали бить стеклянные часы. Хирургическим путем оно было удалено из истории. Ну, почти удалено…

Сьюзен снова взяла в руки «Гримуарные сказки». Когда она была маленькой девочкой, родители не покупали ей подобных книжек. Они стремились вырастить ее нормальным человеком, понимали, что нежелательно простому человеку поддерживать слишком близкие отношения со Смертью. Они научили ее тому, что факты важнее фантазий. Потом она выросла и поняла, что Бледный Всадник, зубные феи и страшилы — это как раз не фантазии, а самые что ни на есть неоспоримые факты. А фантазией был как раз тот мир, где бутерброду было все равно, какой стороной падать на пол, где логика была разумной и где события можно было поворачивать вспять.

Но Стеклянные Часы были слишком значительными, чтобы их можно было взять и просто так спрятать. Слухи о них просочились через темные, тайные лабиринты человеческого мозга и превратились в сказку. Люди попытались приукрасить ее всякими слащавостями и волшебными мечами, однако ее истинная суть таилась, будто грабли в заросшей лужайке, готовые в любой момент выпрыгнуть под неосторожной ногой.

Сейчас кто-то опять пытался наступить на те же грабли, и самое главное заключалось в том, что лоб, который подставлялся под удар, принадлежал…

..такому, как я…

Она посидела немного, глядя в пустоту. Вокруг нее историки лазали по библиотечным лестницам, таскали книги на кафедры, то есть всячески пытались воссоздать картину прошлого так, чтобы она была приемлемой с точки зрения настоящего. Впрочем, один из этих историков на самом деле искал свои очки.

«У Времени есть сын, — подумала она. — И он ходит по миру людей».

Когда-то жил человек, который посвятил всю свою жизнь изучению времени, отдал ему все свое сердце, и время стало для него реальным. Он изучил пути времени, и Время заметила его. Так сказал Смерть. Между ними возникло нечто вроде любви.

И у Времени родился сын.

Каким образом? Разум Сьюзен мог испортить подобными вопросами любое повествование. Время и смертный мужчина. Да и вообще, время всегда было она, откуда вдруг смена пола? Ну хорошо, такое бывает. Но как они могли?.. Вернее, как они смогли?

А потом она подумала: «Мой дед — Смерть. Удочерил мою мать. Мой отец был его учеником. Вот и все. Они оба были людьми, и я появилась на свет самым обычным способом. То есть я не должна ходить сквозь стены, жить вне времени и быть немного бессмертной, но мне все это доступно, а значит, к данной области здравый смысл и, посмотрим правде в лицо, теоретическая биология не имеют совершенно никакого отношения.

Так или иначе, время постоянно создает будущее. В будущем содержатся события, которых не существует в прошлом. Какой-то ребенок? Да проще простого, учитывая, что ты каждое мгновение создаешь вселенную заново.

Сьюзен вздохнула. Также не следует забывать, что Время не обязательно было временем, как Смерть был не совсем смертью, а Война — не совсем войной. Она встречалась с Войной — огромным толстяком с неадекватным чувством юмора и дурной привычкой терять нить разговора; так вот, он вовсе не на каждой мелкой сваре присутствовал. Чуму она недолюбливала, потому что он странно поглядывал на нее, а Голод был очень худым и чудноватым. И никто из них не контролировал всю свою… назовем это отраслью. Они всего-навсего олицетворяли ее.

Учитывая то, что Сьюзен водила знакомство с зубной феей, мясленичной уткой и самим Лихо, можно было только дивиться, что она выросла в основном человеком и причем почти нормальным.

Пока Сьюзен листала блокнот, ее завязанные тугим узлом волосы вдруг распустились и перешли в свое нормальное состояние, то есть в состояние, в которое переходят волосы человека, коснувшегося предмета с мощным электрическим зарядом. Волосы превратились в настоящее облако вокруг ее головы, в котором черной полоской пролегла одна единственная, почти нормальная прядь.

Дедушка мог считаться абсолютным разрушителем миров и вселенской истиной в последней инстанции, но это не значило, что его не интересовала жизнь обычных людей. Может, Время испытывала к этим созданиям такой же интерес?

Сьюзен улыбнулась.

Говорят, время никого не ждет.

Быть может, на сей раз все было иначе и Время дождалась? Своего единственного?

Сьюзен почувствовала на себе чей-то взгляд, повернулась и увидела Смерть Крыс. Он важно воззрился на нее сквозь очки, которые, очевидно, принадлежали несколько обескураженному мужчине, искавшему их в другом конце комнаты. На бюсте какого-то давно забытого историка чистил перья ворон.

— Ну? — сказала она.

— ПИСК!

— Что, прямо сюда?

Дверь в библиотеку медленно открылась, и в комнату вошла белая лошадь. Среди коневодов-любителей существует ужасная привычка называть белых лошадей серыми, хотя любой представитель этого кривоногого братства сейчас безропотно признал бы: эта лошадь именно белая. Не такая белая, как снег, потому что это мертвый белый цвет, но белая, как молоко, потому что этот белый цвет живой. Уздечка и поводья, как и седло, были, разумеется, черными, и использовались они в основном для внешнего эффекта. Если лошадь Смерти милостиво позволит тебе взобраться на ее спину, то оттуда ты никуда не денешься, неважно, есть седло или нет. И не было предела числу людей, которых могла бы перевезти эта лошадь за один раз. Что в принципе неудивительно: порой эпидемии выкашивали целые континенты.