Александр Рудазов - Сын Архидемона. (Тетралогия)

— Ты что, эльф? — спросил я, таращась на остроконечные уши.

— Я сид, полудурок, — процедил этот холеный красавчик.

— А это что за зверь?

— Высший эльф.

— А чем высшие эльфы отличаются от обычных?

— Телесной организацией.

— В смысле?

— На руку мою посмотри, полудурок. Видел когда-нибудь такие руки у эльфов?

Да, действительно. У эльфов ручонки всегда тонюсенькие, мускулатуру и под микроскопом не разглядишь. А у этого бицепсы, как у культуриста. И рост под два метра.

— Мы, сиды, объединяем в себе все лучшие черты эльфа и человека, — наставительно сообщил Джемулан. — Мы почти бессмертны, сильны, выносливы, обладаем высокими магическими способностями. Мы — высшая раса!

— Высшей расой себя называют только моральные уроды с манией величия, — пробурчал я.

— Да, мы именно такие, — гордо кивнул Джемулан. — А тебе завидно?

— Нет.

— Зря. Я бы на твоем месте завидовал.

— А я вот не завидую. Чего тебе нужно-то? Ты энгах, я так понимаю?

— Не просто энгах. Я из ОВР. Гильдия Эсумон.

— Ой, патрон, а вот это очень плохо… — простонал Рабан. — Помнишь, я тебе рассказывал про ОВР? Они занимаются тем, что отлавливают энгахов-ренегатов, нарушающих правила. Похоже, гильдия нами недовольна…

— Где твой контракт энгаха? — перешел с места в карьер Джемулан.

— Тут где-то был… — похлопал себя по карманам я. — Хотя чего это я? Он же в Лэнге остался.

— Работу ты мне не облегчаешь, да? — вздохнул Джемулан.

— Какую еще работу? Ты скажешь наконец, чего приперся? — скрестил на груди все шесть рук я.

— Видишь ли, какое тут дело, странный уродец… — задумчиво поморщился Джемулан. — Я полевой агент — разыскиваю и устраняю нарушения. Вот и тебя разыскал.

— Зачем это?

— Не имею ни малейшего понятия. Мне просто приказали разыскать тебя и доставить в штаб-квартиру. Пошли.

— Как же вы меня задолбали, эльфы хреновы… — вздохнул я.

— Я сид.

— Один хрен.

— Один. Но у сидов он гораздо больше. И не завидуй.

— Да не завидую я, сказал же! — скрипнул зубами я.

— Зря. Я бы на твоем месте завидовал. Пошли.

— А если не пойду? — недобро оскалился я.

— Пойдешь.

Сказав это, проклятый сид как-то странно дернул пальцами… и меня скрючило. Все тело словно защемило огромной пружиной… которая еще и начала сжиматься. Боли пока что не было, только сильное неудобство — но что-то мне подсказывало, что за этим тоже не заржавеет.

— Видишь ли, странный уродец, у каждой гильдии энгахов есть такая вещь, как паралич Слова, — встал надо мной Джемулан. — Ты используешь наше Слово — а значит, ты наш, с потрохами. Я могу заставить тебя ползать на брюхе, могу изуродовать до полной неузнаваемости… а могу убить. Поэтому ты сейчас поднимешься и пойдешь со мной. Или будет еще больнее.

Я почувствовал злобу. Какого черта этот напыщенный урод является сюда и ведет себя так, словно я ему по жизни задолжал? Какого черта он сплющивает меня своим колдунством, хотя я ему ничего плохого не сделал? Мне все сильнее хотелось вцепиться ему в горло.

И вот тогда во мне начала подниматься волна бешенства. Дикой, неконтролируемой ярости — той самой, что вырывалась из меня всеразрушающей силой во время битв с Пазузу и эль Кориано. Я тогда испытал страшный, непередаваемый приступ ненависти… и во мне что-то пробудилось. Понятия не имею, что это такое, но мне оно совсем не нравится.

— Патрон, прекрати… — жалобно бормотал Рабан. — Патрон, прекрати… Патрон, пожалуйста…

За минувшие четыре месяца эти приступы давали о себе знать несколько раз — всегда, когда я встречался с кем-то, вызывавшим особо сильную неприязнь. Например, с тем огром, которого я застал за обгладыванием детских косточек… или вампиршей, которую я застукал в бассейне, наполненном кровью… Торквемада в этих случаях даже не успевал приступить к работе — я в считаные секунды размазывал наших «клиентов» до состояния жидкости. Вот князь Круду не вызвал у меня особой антипатии — вполне приличный мужик для кровососа — поэтому внутри меня ничего не пробудилось.

Зато теперь…

— Беги, идиот… — прохрипел я, с трудом пытаясь сдержаться. Еще немного, и меня прорвет. Из меня выплеснется… не знаю, что именно, но точно ничего хорошего.

Конечно, Джемулан не понял, что я имею в виду. Его холеная рожа только перекосилась в гримасе недовольства, и он резко повернул пальцы, усиливая нажим. Теперь меня колотило с двух сторон — снаружи чертов энгахский парализатор, изнутри пытающееся вырваться бешенство.

И тут мне на голову легла сухая морщинистая ладонь.

— Молись, тварь, — холодно приказал великий инквизитор. — Читай «Отче наш», пока не велю перестать.

Я принялся повторять зазубренные слова, чувствуя, как понемногу напряжение отступает. Торквемада уже был свидетелем этих моих приступов и без колебаний заявил, что это ищет выхода моя демоническая натура — ей-де не нравится, что я обратился к Богу.

Не уверен, что он прав, но монотонный речитатив меня действительно успокаивает. Уж не знаю, в самой ли молитве дело или просто действует эффект «расслабляющей музыки».

Торквемаде я об этих своих мыслях, понятное дело, не говорю.

Уже через несколько секунд я почувствовал, что снова могу себя контролировать. Разум стал спокойным и холодным, бешеная ярость схлынула.

— А теперь разберемся с тобой, тварь, — перевел взгляд на Джемулана Торквемада. — Кто ты есть и что тебе нужно от моего послушника? Я не вижу на тебе креста.

Джемулан так посмотрел на Торквемаду, словно искренне удивлялся — что это такое сюда приползло и каким образом оно научилось говорить. Лицо сида сморщилось, как будто он сожрал целиком здоровенный лимон.

— Какого еще креста? — наконец процедил он.

— Хороший будет костер, — удовлетворенно кивнул Торквемада. — Принесите дров!

Крестьяне моментально забегали, как муравьи. Дрова великому инквизитору принесли поразительно быстро — с готовностью и даже с предвкушением. Что поделаешь — телевизоров в здешних краях еще не придумали, да и футбол пока толком не прижился. Развлечений мало. И если уж Томмазо Торквемада устраивает бесплатное шоу с огненными спецэффектами… чего б не поглазеть?

Тем более, что сжигают какого-то чужака, на которого всем плевать.

Джемулан взирал на эти приготовления с невыразимым презрением. Он ничуть не обеспокоился, только оттопырил нижнюю губу и скрестил руки на груди. Поскольку этот тип — агент-оперативник, он наверняка может постоять за себя. Уж не знаю, магией или каким-нибудь оружием… да и неважно. У святых отцов-инквизиторов оружия нет — только божье слово и всеобъемлющая доброта.

В любом случае, конфликт мне тут нафиг не нужен.

— Фра Томмазо, можно вас на минуточку? — вежливо попросил я.